Выпуск № 10 (299) | 1963 - страница 65

В последнее время число «специалистов» по новой русской музыке стало расти: дело это, видимо, прибыльное, охотно поощряемое реакционными газетами и издательствами. Появляются даже специальные книги клеветнического характера, рассказывающие об ужасах «музыкального террора» в Советской России (один из крайних примеров — бульварная книжонка «воспоминаний» проходимца Елагина, бежавшего в 1944 г. с оккупированной территории СССР вместе с нацистскими войсками¹). Искажения фактов сочетаются в них с нескрываемой политической враждой.

Охотно разглагольствует на темы новой русской музыки небезызвестный Ганс Штуккеншмидт, один из активнейших пропагандистов ультрамодерна в Западной Германии. В своей книжонке «Блеск и нищета музыкальной критики» он проливает крокодиловы слезы по поводу того, что для советской музыки (о, ужас!) «художественными образцами стали творения Бетховена и Чайковского». В нашей музыке абсолютно все не нравится Штуккеншмидту, даже то, что давно завоевало признание у миллионов простых людей Запада. Его решительно «не устраивают» народность творчества Арама Хачатуряна, масштабные симфонические концепции Дмитрия Шостаковича, яркость мелодизма Сергея Прокофьева. Впрочем, брюзгливому снобу, исповедующему идеи ультрамодернистской эстетики, столь же чуждо и все живое и талантливое, что рождается в современной музыке Запада: с тем же злобным пристрастием поносит он Орфа, Мессиена, Менотти, Генце, даже всех «неортодоксальных» додекафонистов, которые осмелились сочетать элементы серийной системы с традиционными кантиленными или тональными эпизодами. Вот уж действительно нищета музыкальной критики!

Другой «авангардистский» идеолог, француз Антуан Голеа², уверяет своих читателей, что «золотой век» новой русской музыки относился лишь к 20-м годам: вот тогда, мол, Россия была страной музыкального авангарда и полной творческой свободы. Впрочем, этот же Голеа, признающий только «сверхавангардистский» модерн, не жалеет эпитетов, чтобы заклеймить своего талантливого соотечественника Артура Онеггера, который, оказывается, тоже «сдал позиции», отступив назад к Баху и Бетховену, и «стал создавать произведения, совершенно и немедленно доступные отсталой публике» (как, например, «Жанна д'Арк на костре»).

В книге французского «авангардиста» Андрэ Одейра³ высказывается крайнее удивление тем, что отвергаемая им советская симфоническая музыка почему-то имеет большой успех в странах Запада, в особенности в США, где грамзаписи произведений Прокофьева и Шостаковича ценятся, по его словам, значительно выше, чем вся продукция прославленной «венской тройки» (Шёнберг, Веберн, Берг). Бойкий парижанин явно запутался: как же так получилось, что «советский академизм», проникнутый, по его мнению, «выспренными» социалистическими идеями, оказался больше по душе простым людям Америки, чем «додекафонная классика», столь ценимая европейскими «авангардистами»? Концы с концами тут явно не сведены!

Ожесточение апологетов буржуазного «авангарда» против советской музыкальной культуры особенно усилилось в последние восемь-десять месяцев, после памятных встреч руководителей Коммунистической партии с творческой интеллигенцией. Реакционная пресса проявляет чрезвычайную неразборчивость в средствах, чтобы посеять в душе своих читателей ложные представления о советской музыкальной жизни. Для этого охотно используются так называемые «дружеские» визиты в Москву некоторых компетентных и некомпетентных «наблюдателей». Широко попользовавшись гостеприимством советских людей, эти наблюдатели затем разражаются клеветническими статейками, в которых тщатся исказить правду о нашей культуре.

Типичный пример подобной лжеинформации представлен в корреспонденциях английского критика Колина Мэйсона, приезжавшего к нам во время гастролей Бенджамина Бриттена⁴. В то время как сам Бриттен, большой музыкант современности, честный и серьезный художник, говорил о своем огромном уважении к советскому искусству, его соотечественник высказался в совсем иной тональности. Таков, видимо, был заказ, полученный критиком от его газеты «Гардиен», как известно не отличающейся особыми симпатиями к Советскому Союзу. Мэйсон заранее поставил себе неразрешимую задачу: доказать полное отсутствие молодых музыкальных талантов в нашей стране. Автору статьи, как он сам выражается, «казалось невероятным, что с 1930 года во всем Советском Союзе не появилось ни од-

_________

¹ Издана в 1951 г. в США, а недавно переиздана в немецком переводе в Западной Германии.

² См.: Antoin Golea. La musique dans la société еurорéennе depuis le Moyenâge. Paris, I960.

³ André Hodeir. La musique depuis Debussy. Paris, 1961.

⁴ См. газету «Gardian» от 21 и 30 марта 1963 г.

ного интересного композитора». Чтобы проверить этот явно неправдоподобный домысел, Мэйсон предпринял «скоростной рейс» по всей новой советской музыке: за «одно утро» (!) он быстренько прослушал большую серию сочинений, которые, конечно же, «полностью» подтвердили его пессимистический вывод. Все, почти все не понравилось спесивому англичанину. Конечно, каждый музыковед имеет полное право критиковать то, что ему кажется неудачным. Но, оказывается, господину из Лондона просто не хотелось тратить время на изучение чуждой ему музыки. Он сам рассказывает, что мог изучить еще ряд сочинений московских авторов, но...«слушать не было времени, да и желания». А зачем, собственно, их слушать и анализировать, если вывод об «упадке советской музыки» был заготовлен у критика еще до приезда в СССР и был основан отнюдь не на художественных соображениях. Во второй статье Мэйсон полностью раскрывает свои антисоветские карты. Мэйсону решительно не нравится, что советские композиторы стремятся писать о таких «немузыкальных вещах», как борьба за мир или героические подвиги народа: он уверен, что современному композитору следует решать лишь узкомузыкальные задачи, не имеющие ничего общего с реальной действительностью. («Музыка делается не из идей, а из «от».) Старая, пахнущая нафталином гансликианская идея!

В полном противоречии с истиной Мэйсон утверждает, будто наши дискуссии о музыке «очень редко касаются таких «абстрактных» вещей, как качество музыкального материала или его развитие». (Эту ложь легко разоблачить, обратившись к любому протоколу любого, самого обычного творческого собрания!) Попутно достается и русским классикам, на которых, видите ли, «слишком однобоко ориентируют советских композиторов»: Мэйсон считает, что русская классическая музыка «не богата образцами композиторского мастерства» (!). Видимо, для изучения Глинки, Бородина и Корсакова у него тоже «не хватило» ни времени, ни желания!

Для чего же понадобилось журналисту так изощряться в неприкрытой антисоветской лжи? Ответ на это дает заключительный вывод его второй статьи. Здесь он прямо призывает советских композиторов «отвернуться от социалистического реализма». Только тогда, мол, можно рассчитывать на «выздоровление» музыки в СССР. Скажем прямо: совершенно напрасно мистер Мэйсон расходует свое красноречие — никому из западных «друзей» не дождаться идеологического разоружения советской музыки и ее слияния с уродливыми течениями «авангарда».

Бенджамин Бриттен в своем московском интервью предупреждал советских читателей: «Не следует судить о взглядах англичан только по тому, что иногда печатается в наших газетах». Вероятно, имелись в виду злопыхательские писания некоторых «собственных корреспондентов», подобных Колину Мэйсону. Можно быть уверенными, что они не сумеют помешать крепнущей дружбе советских музыкантов с прогрессивными кругами музыкальной Англии.

Большую статью о советской музыке поместил недавно американский журнал «Сэтердэй ревю»¹. Тон этой статьи более сдержанный. В ней даже говорится о расширении репертуара наших филармоний за счет лучших образцов музыки XX века, о возвращении на эстраду ряда талантливых произведений, незаслуженно осужденных в годы культа, об успешной премьере «Катерины Измайловой» и т. п. Автор признает достижения национальных школ в республиках, не имевших раньше своей профессиональной музыки, и хвалит чуткость советской аудитории, умеющей ценить настоящее искусство. Музыковед Борис Шварц, написавший эту статью, в известной мере осведомлен о наших творческих делах. Он долго был гостем советской Академии наук, посещал наши концерты, лекции, дискуссии, собирая материал для монографии о музыкальной науке в СССР. Тем, кто общался с Шварцем, казалось, что это дружески настроенный человек, способный рассказать американцам правду о советской музыке. Но, к сожалению, гостю Академии наук не удалось удержаться на уровне объективной информации: то ли заказчики повлияли, то ли сам автор оказался не слишком стойким в своих симпатиях. Истина в его корреспонденции соседствует с прямой неправдой, с злостными политическими выпадами. Искаженно представлены Шварцем дружеские встречи и беседы руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией. Автор сетует на то, что советской музыке «потребуются еще многие годы, чтобы советские композиторы как следует усвоили технику западного модернизма». Кстати, сам господин Шварц, демонстрируя в Москве привезенные им образцы новейшей «пуантилистской» музыки, иронизировал по поводу ее бессмысленности и антихудожественности. Для чего же в таком случае он призывает наших музыкантов догонять западный модерн?

Московские музыканты от души стремились помочь Шварцу в собирании материалов для его

_________

¹ «Saturday revue» от 30 марта 1963 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание