Выпуск № 2 (291) | 1963 - страница 22

основе такого широкого понимания слова «юмор» Огарев, например, мог взять его для наименования своей лирико-иронической поэмы. По-видимому, традиционная оценка «Фантазии» оказывается более широкой и разносторонней, нежели исполнительское истолкование, возникшее на оонове данной традиции и как будто «а нее опирающееся.

Невозможность ограничения «Фантазии» одной лишь областью узко толкуемого «юмора» более всего связано с особенностями начальной темы вступления:

Пример

Здесь ощущается плавная неторопливость напева-сказа эпической традиции, раскрывающего связи «Фантазии» с народным музыкальным искусством Ижорских земель¹. В последнем сложно переплелись различные национальные истоки. Тема вступительного раздела «Фантазии» относится к карельским напевам эпической традиции. При этом основная линия развития всей симфонической пьесы ведет к все более отчетливому выражению русского и, шире, славянского начала, оказывающегося не только в обработке исходного мелодического материала (отметим хотя бы роль подголосков), но и в характере мелодических образов «Фантазии». Так, например, тема коды (см. нотный пример № 4) звучит как национальный родной наигрыш для слуха русского человека, для украинца, белоруса.

Если в «Бабе-Яге» композитор совершил вместе со слушателями музыкальное путешествие с юго-востока на северо-запад, то в «Фантазии» он направил слушателей с севера к юго-западу — от Ижорских земель к Белоруссии и Украине. Вместе с тем и в том и в другом произведении он дал жанровые звуковые зарисовки музыкального быта Ижорской земли и Санкт-Петербурга, где звучали мелодии русские и немецкие, украинские и карельские, финские, не говоря уже о многих других... Таков был этот русский и вместе с тем многоязычный город — столица многонационального государства. Напомним хотя бы следующие строки из пушкинского «Евгения Онегина»:

С кувшином ахтанка спешит,
Под ней снег утренний хрустит,
Проснулся утра шум приятный;
Открыты ставни; трубный дым
Столбам восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой вас ис дас.

Охтенка с кувшином — представительница тех нерусских жителей Ижорской земли, которые из поколения в поколение снабжали Петербург прошлого столетия молоком и... песнями. К кругу этих песен относится и тема вступления «Фантазии» Даргомыжского.

Эпический «зачин» «Фантазии» приобретает тем большее значение, что приведенная выше мелодия возникает затем в новом облике, как динамическая кульминация и драматургический «поворотный» пункт в композиционной планировке «Фантазии»:

Пример

Перед нами один из прототипов песни Варлаама «Как во городе было, во Казани» из оперы Мусоргского «Борис Годунов». И в том и в другом случае музыке свойственны сила, буйный размах.

Появляется этот новый вариант начальной темы, вторгаясь в предшествующее плавно разрастающееся движение я нарушая его. Это движение, основанное на теме плясового харак-

_________

¹ Ингрией, Ингерманландией, Ижорской землей называлась область, охватывавшая прибрежные районы Невы и юго-восток Финского залива. По указу 1708 года в Ингерманландскую губернию входили многие районы, ныне относящиеся к Ленинградской, Новгородской, Калининской, Псковской, Ярославской областям, к Эстонской ССР и Карельской АССР. В 1799 году Ингерманландская губерния была переименована в Санкт-Петербургскую. В пределах Ижорских земель наряду с русскими жили финны, карелы, эстонцы и некоторые другие родственные им народности. Все эти неславянские национальности и народности неточно обозначались в петербургском быту XIX века как «чухонцы», что и определило название последнего оркестрового произведения Даргомыжского.

«Чухонскую фантазию» чаще всего называют теперь сокращенно «Фантазией». В этом есть свое неудобство, так как существует очень много «Фантазий». Если первоначальное название требует изменения, то нельзя ли называть это произведение Даргомыжского «Ижорской фантазией»?

Выясняя фольклорные источники «Фантазии», я консультировался с В. Беляевым, В. Евсеевым, Е. Гиппиусом, Л. Кершнер, X. Кольком, Г. Лапчинеким, С. Нионевич, Г. Синисало, Т. Поповой, М. Хяммяляйненом, которым приношу глубокую признательность.

тера (см. нотный пример № 3), возникло после вступления, как новая часть — Allegretto.

Пример

Вариационно развиваясь, эта плясовая тема постепенно достигает той предельной кульминации, после которой действие должно либо завершиться, либо круто повернуть и устремиться по новому руслу. Последнее и происходит в данном случае.

«Вторжение» начальной мелодии в новом облике не может быть полностью объяснено предпосылками, заложенными во вступлении и в Allegretto. Это особый прием музыкальной композиции, свидетельствующий обычно о некоем сюжетно-драматургическом замысле или о тенденциях подобного рода. Мог ли быть у Даргомыжского такой замысел или хотя бы его «ростки»? По воспоминаниям М. Щиглева, одного из знакомых композитора, Даргомыжский, беседуя с друзьями о «Фантазии», «показывал движения танцующих и любил рассказывать содержание вещи»¹. Словесно сформулированное самим композитором содержание инструментального произведения, точнее говоря, основные моменты, «опорные пункты» этого содержания есть не что иное, как программа данного произведения. Сопоставляя некоторые особенности музыки «Фантазии» с рассказом Щиглева, можно допустить существование программы или некоторых программных тенденций в замысле композитора.

Что же могло послужить основой для замысла «Фантазии»?

В той же статье Корзухина мы читаем: «Произведение это задумано Даргомыжским под Петербургом, в деревне Мурино, где летом жила его сестра — Софья Сергеевна Степанова, а также семья Пургольдов, с которыми Даргомыжский был в самых близких отношениях. В семействе Пургольдов ему спели однажды чухонскую песню, которая ему так понравилась, что он решил взять ее темой для своей фантазии. Кроме того, Даргомыжский, вероятно, и видел где-нибудь за Муриным пляску чухонцев»². Если собственные наблюдения Даргомыжского дали толчок для своеобразного композиционного решения «Фантазии», то, вероятнее всего, это могло произойти на основе обычных для народных гуляний «перебоев» ритмически установившегося порядка пляски, хоровода и т. п.¹.

При всем своеобразии композиции «Фантазии» в ней есть некоторые черты сонатности. Они проступают в пределах четырех начальных вариационных фаз плясовой темы Allegretto, где между первой и третьей фазами возникает тонико-доминантовое соотношение тональностей (ля мажор и ми мажор), столь характерное для главной и побочной партий сонатного Allegro. Кроме того, наиболее свободное изменение исходного материала именно в третьей фазе достигает некоторого тематического своеобразия. Показательно и то, что в сжатой репризе композитор сохранил первую и третью фазы, образующие «опорные пункты» экспозиционного раздела, соответствующие главной — побочной партиям. Срединная часть выступает в качестве эпизода-разработки, а заключительная, основанная на новой теме², — в качестве коды.

Пример

Черты сонатности сказываются, хотя и в значительно меньшей мере, во взаимосвязи двух основных тем Andante и Allegretto. Их тональное отношение напоминает отношение главной и по

_________

1 И. Корзухин. «Александр Сергеевич Даргомыжский», «Артист», 1894, апрель, № 36, стр. 57.

² Интересно сопоставить это свидетельство с наблюдениями Асафьева над музыкальным бытом окрестностей Ленинграда в 1924 году. В «границы наблюдений» Асафьева входили «...улицы Ленинграда, его окрестности <...> и местность на реке Ижоре <...>; в полях и деревнях <...> иногда по воскресеньям вечером - за хороводом можно было услышать финские напевы архаичного склада рядом с современной «венгеркой» или «краковяком» (на гармонии)» (Б. Асафьев. «Кризис музыки», «Музыкальная культура», 1924, № 2). Эти напевы контрастно сочетались с танцевальными мелодиями новой формации и во времена Даргомыжского, что во многом определило интонационный строй «Фантазии» (еще более резкое сопоставление различных «слоев» музыкального быта в его оркестровом скерцо «Баба Яга»).

¹ Такого рода «перебои» встречаются, как правило, в праздничных гуляньях всех народов. Любопытно, однако, сослаться в данном случае на поэтическое описание подобного эпизода в одиннадцатой руне «Калевалы» (похищение красавицы Кюллики из хоровода одним из героев этого эпоса Леммикяйненом). «Калевала». Петрозаводск, 1956).

² Очевидна связь этой новой темы со второй половиной темы Allegretto (см. нотный пример № 3).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пример

Пример

Пример

Пример

Содержание