Выпуск № 2 (291) | 1963 - страница 61

не припоминаю, чтобы у меня появилось желание их сыграть, в то время как «Пелеас» и «Борис Годунов» были моими настольными партитурами.

Впервые увидев однажды «Русский балет», который только начинал тогда свои гастроли в Париже, я был совершенно покорен. Дягилев сразу зарекомендовал себя как новатор и сохранил эту позицию на всем протяжении своей карьеры. Он не довольствовался показом классических балетов, как «Сильфиды» или «Видение розы», в которых можно было показать исключительные достоинства таких артистов его труппы, как Нижинский и Карсавина. Он не удовлетворился и тем, что поставил специфически русские балеты, такие, как «Половецкие пляски» из «Князя Игоря», «Шехеразада» и «Клеопатра», показавшиеся нам свежими, колоритными и первобытными. Его заслуга заключается в том, что он открыл Игоря Стравинского и познакомил нас с его творчеством.

Жил я поблизости от театра комической оперы, но посещал его только тогда, когда бывали интересные спектакли: следовательно, редко. Однажды меня пригласили послушать «Вертера», и я ерзал в кресле до конца представления, не осмеливаясь покинуть зал из боязни обидеть пригласивших меня друзей. Но когда была поставлена опера Блоха «Макбет» (по либретто Флега) с ее мощной, особенно полюбившейся мне музыкой, я присутствовал на шести спектаклях. Был и на генеральной репетиции «Испанского часа» Равеля. Меня пленило тонкое изящество этой музыки, но я сожалел, что не нашел у Равеля столь же глубокой выразительности, как у Дебюсси. С тех пор у меня появилась неприязнь к музыке Равеля, навсегда сохранившаяся, хотя порой она была и неоправданной...

Летом 1911 года я написал Сонату для скрипки с фортепиано; это было сиое первое сочинение, заслуживавшее, чтобы его сохранили. В том же году я получил похвальный лист по классу скрипки, и мне пришлось посещать занятия в классах ансамбля и оркестра. Там состоялось знакомство с очаровательной скрипачкой Ивонной Жиро, исключительно музыкальным человеком, к тому же обладавшей очень большой музыкальной культурой. Она тоже недолюбливала класс ансамбля, где изучали только уже давно знакомые нам произведения. В оркестре мы с ней сидели за одним пюпитром. Наш профессор Поль Дюка был плохой дирижер и не умел проводить репетиций; никто из студентов не оказывал ему должного уважения, но мы с Ивонной были настолько восхищены его творчеством, что его недостатки оставляли нас равнодушными и поведение студентов-сорванцов нас возмущало. Поль Дюка был крайне удивлен, когда я обратился к нему с просьбой сделать мне надпись на партитуре его «Ариадны». Вот что он написал: «Дариусу Мийо с моими самыми лучшими пожеланиями на будущее. Поль Дюка, Париж, 1911». С тех пор я постоянно посылал ему все те мои сочинения, которые издавались, и он, не жалея труда, сообщал мне в ответных письмах

Сразу по приезде в Париж я начал усердно заниматься гармонией у Ксавье Леру, которого часто замещал лауреат Римской премии Раймон Пеш. Несмотря на любезное отношение ко мне обоих профессоров, уроки гармонии мне надоели не меньше, чем в Эксе, и я не делал никаких успехов. Моим товарищам удавались небольшие гармонические ухищрения, аккорды из терций или секст в удачном сочетании, а я оказался совершенно неспособным в этом отношении. Тексты, прилагаемые к заданной басовой партии или певучей теме, приводили меня в отчаянье своей безвкусицей, все задания казались мне антимузыкальными. Между тем занятия композицией продолжались и были достигнуты некоторые успехи. Я решил попросить Ксавье Леру назначить день, когда можно было бы показать ему мою сонату. Никогда не забуду растерянного выражения лица: мол, как мог я сочинять что-либо при своих столь слабых познаниях в области гармонии? Каковы могли быть плоды сочинительства музыканта, столь мало знающего правила гармонии? Ксавье Леру отказался встретиться со мной под предлогом перегрузки разными делами, в частности репетициями его оперы «Теодора», которая вскоре должна была быть поставлена с его женой, госпожой Эглон, в главной роли. Спустя несколько дней я внонь повторил свою просьбу, и по окончании занятий в классе Леру разрешил мне сыграть мою сонату. С первых же тактов лицо его оживилось; затем он начал напевать и играть на фортепиано партию скрипки. По окончании первой части он сказал: «Что вы здесь делаете? Вы пытаетесь обрести условный стиль, в то время как уже имеете свой собственный. Уходите из моего класса. Уходите». Это решение показалось мне настолько серьезным, что я обратился за советом к Пешу. Ознакомившись с моей музыкой, он подтвердил мнение Леру, причем даже с еще большей горячностью. Все же, перед тем как покинуть класс гармонии, я направился к Рабо, который тоже согласился с мнением моих двух учителей. Посоветовав мне обратиться к Жедальжу, он дал мне к нему рекомендательное письмо, которое я немедленно отправил по почте. Ответ был

Дариус Мийо с женой

устрашающий: «Сударь, я жду вас в полдень в четверг, чтобы дать себе отчет в ваших знаниях». А я ничего не знал... На следующий четверг я направился к Жедальжу со стучащим от волнения сердцем и с портфелем, набитым рукописями. Он сидел в своем баскском берете, вокруг шеи была повязана салфетка и... кушал котлету. «Сыграйте мне что-нибудь», — сказал он мне, не прерывая еды, и я исполнил первую часть моей сонаты. «Почему у вас на первой странице семнадцать раз повторяется нота ре диез? Вы не умеете правильно построить мелодию. Что вы хотите делать, изучать вашу специальность или получать премии?» — «Изучать мою специальность», — отвечал я без колебаний. «В таком случае я принимаю вас в качестве слушателя в класс контрапункта». Жедальж не одобрял методику, предлагаемую, высшим советом консерватории: разработанная тема, упражнение-гибрид, которое не было фугой, хотя и было на нее похоже и имело мало общего с контрапунктом. Именно это было любимым «коньком» Коссада, основательно натренированные ученики которого получали все премии. Все, что я писал по заданию, исправлялось ассистентами Жедальжа — Эженом Кульсом и Алисой Пелло. Занятия контрапунктом и все упражнения основывались на хоралах Баха; в этих упражнениях контрапункт соединяется с гармонией, и когда учащийся уже в состоянии самостоятельно разрабатывать хоралы, он переходит в область композиции. Я сблизился с милыми молодыми людьми, учениками Жедальжа — Жаком Ибером, Анри Клике, сочинявшим музыку на стихи Лафарга и игравшим все, что мы желали; Артуром Онеггером, приезжавшим три раза в неделю из Гавра на уроки скрипки у Капе; Жаном Вьенером, с которым познакомился в Эксе. Жан предложил мне брать совместно уроки композиции у Жедальжа, оказавшиеся исключительно интересными. Наш учитель организовал для нас и еще для некоторых товарищей курс оркестровки, который он сумел сделать необычайно увлекательным. От гонорара он отказался под предлогом, что эти занятия служат для него развлечением...

В 1912 году Я закончил в Энкло¹ мой первый струнный квартет. Когда забавы ради я попытался сыграть его с листа с квартетом Брюне, один только мой дорогой учитель его понял; его жена не могла удержаться от слов: «Можно подумать, что это арабская музыка!» А Сегала, наш альтист-столяр, воскликнул со своим характер-

_________

¹ Название имения родителей Мийо в окрестностях г. Экса (Прованс). — Прим. переводчика.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Дариус Мийо с женой

Содержание