тена и «Лисичка-плутовка» Яначка (недавно этот спектакль показан был здесь в 150-й раз), а также «Волшебная флейта» Моцарта. «Комическая опера» сделала новый шаг в своей значительной и интересной работе по возрождению опер Пуччини. Ученик Фельзенштейна Гетц Фридрих инсценировал «Тоску». В этом драматическом, страстно напряженном спектакле была особенно подчеркнута историко-революционная конкретность сюжета, на которую, как известно, обращал особое внимание сам Пуччини.

В порядке подготовки вагнеровского 1963 года директор Лейпцигской оперы Йоахим Герц показал в «Комической опере» вызвавший сенсацию спектакль «Летучий голландец» (ранее он осуществил его постановку в Лейпциге), яркую постановку «Мейстерзингеров». «Летучий голландец» по-новому истолкован режиссером. Думается, этот блестящий спектакль будет иметь большое значение для дальнейшей разработки вагнеровского наследия. Он был с большим интересом встречен и в Байрейте.

Дружественные ГДР страны показали в этот период поистине великий пример социалистической солидарности и помощи, послуживший для берлинских артистов мощным творческим импульсом. Дело не ограничилось международной манифестацией, состоявшейся в ноябре 1961 года в театре Немецкой государственной оперы, когда ведущие музыканты из социалистических стран подняли голос за заключение с Германией мирного договора, за решение вопроса о Западном Берлине. Из Советского Союза, из Чехословацкой Социалистической Республики, из Народной Республики Болгарии и других социалистических стран в Берлин приезжали артисты, чтобы практически, своими выступлениями в опере и концертах принять участие в обновлении музыкальной жизни.

Немало музыкантов и певцов из оперных театров и оркестров социалистического Берлина, считавших раньше возможным жить и работать «между двумя мирами», за время, прошедшее после 13 августа 1961 года, поняло, где находится их настоящая родина. И сознание этого в первую очередь дало им силы для значительных художественных достижений. Новую главу в музыкальной истории Берлина пишут сейчас люди, по-новому осознавшие свое искусство и свою ответственность перед публикой.

Швейцария

В. МЕНЬШИКОВ

ВСТРЕЧА С СОВЕТСКОЙ ПЕСНЕЙ

Однажды, возвращаясь в отель после утомительно длинного заседания, я медленно брел по дороге, плавной дугой спускавшейся к Женевскому озеру. Изредка мимо проносились автомобили, подмигивая желтыми фарами указателям «На Париж».

Солнце уже село, и тень от окрестных гор упала на город. Лишь далеко-далеко за озером снежный конус Монблана то вспыхивал рубиновым цветом, то нежно голубел.

Но вскоре и Монблан погрузился в дремотную тень, уткнув свою белую голову в набежавшее облако.

Высоко над Женевой одиноко, точно отбившаяся от стаи птица, прогудел самолет. И, быть может, услыхав его протяжный стон, в парке Дворца наций надрывно закричали павлины.

Я шел, полной грудью вдыхая медовый запах отцветающих лип. И вдруг до меня донеслась мелодия, с детства знакомая и в то же время далекая и непонятная.

Песня нагоняла меня, и я услышал дробный аккомпанемент каблуков.

Да ведь это же «Катюша»! Наша, русская, советская...

*

И, подтверждая мое радостное открытие, случившееся за тысячи километров от Родины, на чужой, нерусской земле, два бойких голоса пропели:

...Выходила на берег Катюша,
На высокий,
На берег крутой...

Я не знаю, быть может, слова были и не те, ведь пели «Катюшу» на французском языке. Но

душа песни, мелодия, осталась прежней. На женевский берег «выходила, песню заводила» — пусть по-французски! — вечно юная красавица Блантера.

Я остановился, чтобы увидеть певцов. Громко отбивая шаг, по-военному взмахивая руками, по дороге шагали два мальчугана.

Вид у них был необычный: густая листва засунутых под пояс веток закрывала им грудь, охватывала плечи, поднималась из-за спины. Листья колыхались и над их загорелыми головками в ритм быстрых шагов. Наверное, мальчишки возвращались из леса, где играли в «разведчиков»...

Так они и прошагали мимо меня, не переставая петь, плечом к плечу.

Долго еще провожал я взглядом маленьких швейцарских друзей русской «Катюши». И мне думалось: увянет и съежится листва, принесенная мальчуганами, выбросят засохшие ветки, пройдут годы, но неувядаемая советская песня, чудесным зерном когда-то запавшая в детские сердца, прорастет и навсегда пустит корни в их повзрослевшие души.

За время странствований по Швейцарии мне не раз доводилось слышать по радио, в кино и просто под открытым небом популярные советские мелодии.

Как-то по дороге в Лугано я заночевал в маленьком курортном городке Кюснахт, прилепившемся к берегу живописного озера.

После знойного дня в номере отеля на пятом этаже было нестерпимо душно. Я распахнул деревянные ставни и выглянул в окно. Напротив отеля железный петух на черном шпиле кирхи царапал звездное небо. В озере плескалась луна, разбрасывая по воде свои блестящие чешуйки. А в самом Кюснахте курортная публика слеталась на огоньки баров, кафе, ресторанов и дансингов.

Заиграла музыка и под окнами «Белой лошади». Маленький ансамбль — пианист, ударник, контрабасист и аккордеонист — разместился на крохотной эстраде, похожей на опрокинутую раковину. Тут же полукругом стояли столики с красными светлячками ламп. В центре полукруга, на цементной площадке, лениво сгибали колени танцующие пары: дамы, разодетые как тропические бабочки, и господа в белых и черных смокингах.

Обычная картина, которая с небольшими вариациями повторяется на всех курортах Запада. Она промелькнула б перед моими глазами эпизодическим кадром, если бы в тот поздний час я не услышал... «Подмосковные вечера».

Здесь, в центре Швейцарских Альп, я встретил песню Соловьева-Седого не пленницей западной моды, не партнершей «шлагермузик», не залетной интуристкой. Красота его музыки была так же понятна и естественна для слуха швейцарца, как близка и понятна ему красота родных гор и озер.

Я смотрел на оркестр, увлеченно игравший «Подмосковные вечера», на танцевавших под музыку Соловьева-Седого, и казалось, не швейцарское озеро у Кюснахта «движется и не движется, все из лунного серебра», а загородная, подмосковная, русская речка.

Нелегко угадать, какие ассоциации возникают у швейцарцев, когда они, настроив «транзисторы» на Лозанну или Цюрих, Милан или Париж, слушают раздольное «Полюшко-поле». Быть может, они вспоминают крестьянские поля центральной Швейцарии, так похожей на Кубань, или прирейнские луга и холмистые перелески немецкой Швейцарии, напомнившие мне звенигородский пейзаж?

Еще труднее представить, какие мысли будят на чужбине «Вечерний звон»; его я услышал впервые в Женеве как раз в тот полуденный час, когда старинные часы, заглушая местное радио, начали размеренно бить с башни соседней кирхи, заполняя воздух тяжелым, медным гудением.

Но я видел глаза людей, внимавших феерическому блеску плясок ансамбля Игоря Моисеева, слушавших солдатскую песню молодых русских воинов.

Да, популярность советской музыки, наших песен нужно измерять мировым масштабом!

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Швейцария

В. МЕНЬШИКОВ

ВСТРЕЧА С СОВЕТСКОЙ ПЕСНЕЙ

*

Содержание