Выпуск № 1 (278) | 1962 - страница 56

мейстера Е. Антик, как известно, педагога, концертмейстера и подлинно творческого друга, сотоварища Филатовой по эстраде. Обеим, как кажется слушающему, равно дорог их исполнительский замысел — достаточно посмотреть, с каким горением осуществляют они его на сцене, как чутки и внимательны друг к друпу.

Хорошо получаются у Филатовой и старинные непритязательные романсы — все эти мечтания зимним вечером у окна, осенней ненастной ночью на крыльце или что-либо в этом же роде («Ты не спрашивай» Пасхалова или «Не скажу никому» Дютша). И не вина солистки, если что-то в этом жанре прозвучит чуточку манерно, как, скажем, романсы А. Животова. Тут уж, нам кажется, виновата скорее сама музыка...

Голос Филатовой таит огромные возможности — регистровые, тембровые. И, конечно, с точки зрения любого мыслящего педагога-вокалиста полезно, надо было дать ей петь и Прокофьева, и Мусоргского. У этих композиторов есть как раз то, что так нужно певице, чтобы двигаться дальше, вперед. Умный, тонкий юмор прокофьевского «Кудесника» — весь в переливчатых изгибах вокальной мелодии, словно прислушивающейся к «лакомым» для искусного пианиста колорированным прихотливой педализацией звучаниям фортепьяно. Как же исполнялось это в концерте? Пожалуй, несколько грузню и плотно у обеих партнерш. К тому же у Филатовой в среднем регистре голос вдруг начинал звучать «далеко» — и ощущение тесной творческой близости с ее искусством исчезало.

Произведения Мусоргского порадовали в исполнении Л. Филатовой некоторыми частностями, причем частностями очень разными (и, значит, свидетельствовавшими о широте ее диапазона), широко, свободно и мягко интонированной кантиленой («По-над Доном сад цветет», кусочки в «Гопаке») и кое-где ярко выполненными зловещими, «белым» звуком произнесенными обрывками речей смерти.

Но это было все. Настоящее же содержание гениальной вокальной исповеди композитора (ведь никто, кажется, не усомнился в том, что его огромного, весь трагизм жизни русской вобравшего сердца стук слышен здесь за каждой нотой и за каждой паузой!) осталось нераскрытым. Передать кроющийся за внешней статичностью музыки динамизм цикла — такая задача не под силу одаренному, но артистически и жизненно незрелому концертанту. Нас могут спросить: что же, не стоило и браться? Нет, браться-то стоило — слишком уж велик соблазн прикоснуться к сокровищнице трагических образов величайшего реалиста в музыке. А вот выносить на концертную эстраду можно было бы и подождать. Тем более, что перед Людмилой Филатовой — годы и годы и еще море музыки. И какой! Почему бы не петь ей сейчас побольше в концертах Чайковского и Рахманинова (особенно самые драматически напряженные их произведения), Шумана, Шуберта, Листа, Вольфа, да мало ли что можно подсказать интересного и вечно свежего певице, чей путь только начинается, кому предстоит еще немало встреч с истинной музыкой...

И, может быть, особенно стоило бы задуматься над тем, чтобы в концертных программах певицы чередовались просто вокальные номера с ариями-монологами, ариями-сценами. Работа над художественным образом, завершающаяся полной удачей, успехом у публики, есть результат наступившей зрелости. Пожелаем же Людмиле Филатовой поскорее вступить в эту самую счастливую для артиста творческую пору.

Е. Добрынина

КОНТРАБАС — СОЛЬНЫЙ ИНСТРУМЕНТ

(4 ноября, Малый зал консерватории)

Концерт Родиона Азархина начался ля-мажорной сонатой Франка.

После И. Гертовича, не раз исполнявшего ее в своем переложении, никто из контрабасистов не отважился сыграть эту сонату: трудно представить себе замечательную скрипичную партию прославленного камерного произведения в звучании другого инструмента, да еще с такой далекой от скрипки тесситурой. Р. Азархин справился со сложнейшими художественными и техническими задачами. Соната Франка прозвучала очень хорошо без особых скидок на «специфику» контрабаса. И в связи с этим хочется отметить поистине фантастическую работоспособность, творческую целеустремленность молодого артиста.

Но оправдан ли самый замысел — переделывать для контрабаса подобные произведения? Каковы бы ни были отдельные удачи исполнителя, все же невозможно полностью устранить недостатки звукосочетания контрабаса и фортепьяно. Это особенно ощущалось в первой части сонаты Рахманинова. Пианист А. Спивак играл отлично, но порой слишком резким был контраст между нарочитой приглушенностью его партии в ансамблевых эпизодах и преувеличенно яркой звучностью в сольных, когда казалось, что

рояль словно радовался «освобождению». Несмотря на эти попытки уравновесить совместное звучание, контрабасу здесь явно не хватало силы, звуковых и тембровых красок, местами он просто не мог «пробиться» сквозь насыщенную фортепьянную фактуру. Зато исполнение небольших пьес («Лебедь» Сен-Санса, «Тарантелла» Глиэра, «Сентиментальный вальс» Чайковского, «Мелодия» Рахманинова) сразу же изменило картину: контрабас зазвучал полноценно, красиво; доминировал как сольный инструмент.

Р. Азархин впервые играл на металлических струнах отличного качества. Это безусловно улучшило интонацию, ясность звучания, придало блеск флажолетам в «Вариациях» Паганини (на тему из оперы Россини «Моисей»). Именно исполнение этой пьесы заставило нас задать себе вопрос: стоит ли отказываться от полноценного регистра контрабаса? Ведь не только «Вариации», но буквально вся программа исполнялась «на одной (высокой) струне!». Отсюда, очевидно, и впечатление какой-то монотонной, однотембровой звучности, возникшее к концу концерта.

Вновь приходится напомнить нашим композиторам о том, что солисты-исполнители на оркестровых инструментах давно уже «переросли» так называемую специальную литературу. Новых интересных произведений нет, поэтому и приспособляют «чужую», инородную музыку для своего инструмента...

Р. Азархин оканчивает аспирантуру в Московской консерватории. Рецензируемый концерт — его творческий отчет. Заметно выросло исполнительское мастерство артиста, превосходные природные данные помогли ему расширить круг технических приемов, улучшилось качество звука, исчезло глиссандирование, а самое главное — появилась серьезная музыкальность.

Очевидно, это результат не только художественного роста молодого музыканта, но и большой работы его руководителя С. Кнушевицкого.

Л. Раков

ЭДУАРД ГРАЧ

Молодой скрипач настойчиво стремится к овладению крупной музыкальной формой. Сохраняя изящество и теплоту, его игра постепенно обретает все более широкое дыхание и масштабность. В прошлом сезоне Э. Грач исполнил ре-мажорную сонату С. Прокофьева, в нынешней программе — фа-минорную, проявив теперь более углубленное понимание стиля и духа прокофьевской музыки. Верно был передан суровый, возвышенный характер Andante assai; запомнилось вихревое движение гаммообразных пассажей. В горячем звучании Allegro brusco, в самом маркированном штрихе была яркость и выпуклость. Но гораздо меньшее впечатление осталось от Andante; удивительная по чистоте линий и лиризму музыка третьей части требует прежде всего высокой простоты, а ее как раз и не хватало: сердечность подменялась красивостью, неоправданными были частые замедления и совсем уж чужеродными — глиссандо в двойных нотах.

Понравился финал сонаты, сыгранный с большим увлечением.

В трактовке ре-мажорной сонаты Бетховена было много хорошего: очень серьезное отношение к музыке, мужественность, ощущение формы, хотелось только большего разнообразия в передаче каждой из вариаций второй части. Задушевно прозвучали произведения Чайковского. В «Меланхолической серенаде» с особой полнотой проявилось теплое лирическое дарование скрипача, его певучий, выразительный звук. Полетность была в исполнении «Вальса-скерцо». С блеском сыграл Э. Грач «Венгерские напевы» А. Эшпая и «Цыганку» Равеля.

У А. Малолетковой хорошие пианистические данные, однако она еще недостаточно свободно чувствует себя в ансамбле со скрипачом; в ее игре ощущалась некоторая скованность и прямолинейность.

Михаил Фихтенгольц

НА АВТОРСКОМ ВЕЧЕРЕ

В праздничный вечер 8 ноября на камерном концерте в Малом зале консерватории свободных мест не было. Многих привлекли новинки советской музыки, заинтересовали имена исполнителей — Л. Власенко, А. Беседина, X. Ахтямовой.

Большой успех выпал на долю молодого певца А. Беседина, исполнившего два вокальных цикла: один из них недавно написан А. Флярковским на стихи С. Щипачева (лирическая тетрадь «Если полюбишь»), другой, ставший уже популярным, принадлежит В. Чистякову («Песни мужества» на стихи Назыма Хикмета). Совершенно разные по характеру, по стилю и языку, циклы эти довольно трудны для исполнения. И надо отдать должное А. Беседину — он нашел нужные краски и для Флярковского, и для Чистякова.

Романтической взволнованностью насыщены образы в лирической тетради Флярковского. Каждая ее часть миниатюрна, однако содержит четкую

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

КОНТРАБАС — СОЛЬНЫЙ ИНСТРУМЕНТ

ЭДУАРД ГРАЧ

НА АВТОРСКОМ ВЕЧЕРЕ

Содержание