которой позднее по мере сил я приобщал и своих детей в семье, и школьников в классе. Хорошо, когда люди любят музыку, немного в ней разбираются.

Меня, как, вероятно, многих, глубоко трогает искусство больших страстей — Шопен и Мусоргский, Бородин и Моцарт, Гендель и Прокофьев. Когда же я смотрю на лесные цветы — колокольчики, покачиваемые легким ветром, мне слышится их перезвон, как у Паганини...

Из современной музыки особое значение имеет, конечно, массовая песня — наиболее действенная форма музыкального воспитания людей. Вполне солидарен с теми участниками дискуссии о песне, которые говорят о стремлении иных композиторов потрафить потребностям невзыскательного слушателя. По-моему, плохой вкус — результат неудовлетворительной постановки дела эстетического образования в наших школах. А если существует неразборчивый потребитель — обязательно возникает безответственный поставщик! Вот что опасно, вот что вызывает законную тревогу.

О лирике. Много у нас лирических песен. Особенно много о любви. Мне представляется, что вся лирика приобрела преимущественно любовный характер. Из этих песен можно составить внушительное попурри, где все номера будут словно штакетники в изгороди: ровные, в рядочек, одна на другую похожие.

В «Песне Сольвейг» Грига столько светлого чувства, оно так общечеловечно, глубоко, так скромно выражено, что, слушая эту музыку, невольно как-то и сам становишься чище. Вот какую лирику хотелось бы услышать в советской песне.

С сожалением наблюдаешь, что и в песни гражданские, патриотические проникает меланхолия, слезливость, надрыв. Может быть, они и «щекочут нервы» слушателя, но не пробуждают ни мысли, ни подлинного чувства.

Я верю, что в борьбе с сорняками в музыке победит композитор-гражданин, человек, для которого искусство — пропагандист не только передовых идей, но и высокого художественного вкуса.

С. Титов

Поучительное письмо

Как-то летом 1952 года я прочитал в «Литературной газете» статью по поводу советской оперы. Автор (сейчас, к сожалению, забыл, кто именно) справедливо упрекал наших композиторов в недостатке внимания к оперному жанру. Оценивая творческие возможности многих известных мастеров, он ни словом не упомянул любимого мной Дунаевского. Мне, давнему поклоннику его необыкновенного таланта, показалось это несправедливым, потому что я считал «оперный потенциал» Дунаевского очень высоким. «Почему он не пишет оперу? Почему все пишут, а он — нет?» — вот вопрос, который (откровенно говоря, после больших колебаний) я решил задать самому композитору.

Я написал ему письмо, где страстно призывал сочинять оперную музыку. В письме говорилось: «Полная теоретическая вооруженность и большой практический опыт композитора в сочетании с высоким мелодическим дарованием позволяют создать отличную оперу. И это, наверное, будет то, что надо». Своей фамилии я не назвал. В конце письма лишь указал, что я студент Строительного института и назвал свой адрес, не имея, впрочем, ни малейшей надежды на то, что получу ответ.

Прошло недели две. И вдруг, к немалому моему изумлению, почтальон принес письмо И. О. Дунаевского, адресованное «Студенту Строительного» института».

Вот что говорилось в письме:

31. VII. 1952 г.

Дорогой неизвестный друг! Спасибо Вам за письмо, полное дружеских чувств и хороших пожеланий. Позвольте уж и мне ответить Вам так же искренне и дружески.

Я получаю много писем, в которых в том или ином виде высказываются пожелания, чтобы я написал нечто крупное. Преимущественно эти мои корреспонденты настоятельно требуют, чтобы я писал оперу, и считают, что у меня получится хорошая советская опера. Многие корреспонденты советуют даже тот или иной сюжет, подсказывают темы и даже присылают либретто.

Само собой разумеется, что я очень внимательно прислушиваюсь к этим дружественным голосам, а прислушиваясь к ним, я, естественно, не могу не задумываться над

своими творческими путями. Конечно, я не могу сказать, что я раз навсегда стал на дорогу одного, избранного мной жанра и никуда не хочу от этой дороги сворачивать. Получив солидное музыкальное образование, я еще в далекие годы мечтал и об опере, и о балете, и о симфонии, и об инструментальном концерте. И от тех лет остались у меня струнный квартет, наброски нескольких фортепьянных сонат, много романсов и мелких инструментальных сочинений, два одноактных балета и пр. Я хочу сказать, что я был вооружен и остаюсь и теперь достаточно вооружен в техническом отношении, чтобы справиться с крупной формой. Таким образом, не соображения технического порядка вынуждают меня сидеть в пределах одной творческой области.

Но, дорогой друг, существуют ведь на свете призвания, то есть такие склонности человека, в которых он наилучшим образом проявляет все свои силы и способности [...]

Конечно, профессиональный композитор-мастер должен уметь писать всё! И, если Вы помните, то постановление ЦК ВКП(б) по вопросам музыки указывает на то, что русские классики писали во всех жанрах. Сейчас положение на музыкальном фронте вряд ли следует сравнивать с положением, существовавшим до советской эпохи. При резкой целеустремленности нашего искусства резко изменился и круг тем, круг, так сказать, творческого охвата художника. Общественная роль каждого нашего творческого шага выросла неимоверно, как выросла и наша ответственность за каждый наш шаг. Естественно, что в таких условиях, когда творчество перестало быть личным делом творца, а стало достоянием широчайших масс общества, художник обязан работать на музыкальную культуру своего времени лишь самыми сильными сторонами своего дарования и умения.

Но это только одна часть, одна сторона вопроса. Вторая заключается в том, что советское искусство не делится на серьезное и несерьезное, на большое и малое. Именно за «малое», за песни я был награжден в 1936 г. орденом и званием заслуженного деятеля искусств [...].

В связи с этим я хочу сказать, что и в малом можно создавать большие ценности. Может быть, оттого впечатляюще мое творчество, что я к нему подошел, как к большому и серьезному искусству, которое требует большого технического мастерства. Вы это сами отмечаете в своем письме, и я очень рад, что Вы это хорошо понимаете. Большие и разносторонние качества, вкладываемые в маленькую вещь, придают ей силу и долгоживучесть, другими словами, делают ее предметом, неотъемлемой частью нашей музыкальной культуры. Следовательно, если я и сижу в одной определенной творческой области — области, скажем, легкого жанра, то важно, чтобы я делал общее культурное дело, нужное обществу и народу. Коль скоро я это выполняю, то нет никакого основания согласиться с Вами, что я могу совершить преступление перед музыкальной культурой, если не напишу чего-нибудь крупного.

[...] А надо Вам сказать, что «легкий» жанр — не такое уж легкое дело. Конечно, в каждый отдельный отрезок времени имеются разной важности задачи. Сейчас задача создания оперы является важнейшей. Так принято считать, хотя я не очень хорошо понимаю, почему создание хорошей песни или хорошей оперетты является менее важным делом. Но допустим, что опера сейчас — самый важный участок нашего музыкального творчества.

Я склонен думать, что отсутствие больших достижений в этой области наводит некоторых слушателей на мысль, что я при моем мелодическом даровании могу иметь шансы на успех в оперном жанре. Возможно, что это и так. Однако [...] только очень важные и интересные творческие перспективы могут меня побудить оставить временно мои обычные занятия. То есть только очень интересный и волнующий меня сюжет может меня сдвинуть со своего места. Надо иметь в виду, что работа над оперой должна меня поглотить всецело [...].

Но все, что я сказал, не помешает мне «пойти приступом на оперную твердыню», если у меня появится, если мне удастся найти такой сюжет, таких действующих лиц, такую идею и образы оперы, которые меня захватят целиком. Только страстно любя создаваемое произведение, только вдохновенно отдаваясь ему, можно создать подлин-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

С. Титов

Поучительное письмо

Содержание