Выпуск № 10 (239) | 1958 - страница 53

фантазией — он представлялся мне некиим новым Берлиозом — главный дирижер в оперном театре, где я буду работать. Со смешанным чувством страха и надежды ждал я встречи с человеком, отмеченным творческим гением таких масштабов.

...Во время первой прогулки по городу я заглянул в витрину фотоателье и взор мой был привлечен одним портретом. Я сразу же решил, что это портрет музыканта и именно Малера... Никто, кроме автора симфонии «Титан», не мог бы так выглядеть. Оказалось, я угадал. Когда на следующий день я вышел из кабинета Поллини, засвидетельствовав почтение будущему шефу, одним из первых людей, которых я увидел, был Малер — худощавый, невысокий подвижной человек в очках, с необыкновенно высоким лбом, длинными темными волосами, глубокими проницательными глазами и характерным одухотворенным выражением. Поллини представил нас друг другу. Последовала краткая беседа, содержание которой впоследствии не раз со смехом передавали мне сестры Малера, со слов своего брата.

— Так вы и есть новый концертмейстер, — сказал Малер. — Вы хорошо играете на рояле? — Отлично, — не задумываясь, отвечал я, преисполненный намерения говорить правду, так как ложная скромность в присутствии столь великого человека казалась мне неуместной. — А с листа вы читаете свободно? — допрашивал Малер. — О, да, любую пьесу, — столь же правдиво и нескромно ответил я. — А знакомы ли вы с операми нашего репертуара? — Я прекрасно знаю их все, — самоуверенно продолжал я. Малер захохотал и дружески потрепал меня по плечу, заключив разговор словами: Что же, это звучит очень здорово!

Вскоре мне предоставили возможность доказать, что я не преувеличивал. Во время черновой репетиции оперы «Гензель и Гретель» Гумпердинка (первой новинки, которую театр ставил в этом сезоне) Малер находился на сцене. Я видел, как раздражал его недостаточно опытный пианист, и мне безумно хотелось ринуться на подмогу. Желание мое исполнилось. Заметив меня, Малер спросил: — Вы заявляли, что свободно читаете с листа, так решитесь ли вы играть оперу, которую не знаете? — Когда я ответил утвердительно, он сделал знак концертмейстеру удалиться, и я, в полном восторге, уселся за рояль. Отныне это место стало моим во время всех репетиций Малера.

Некоторое время спустя меня спросили, не соглашусь ли я дирижировать хором. Прежний хормейстер не удовлетворял требованиям Малера. Я принял это предложение, хотя никогда раньше не работал с хором. И в одно прекрасное утро я, восемнадцатилетний юнец, оказался за роялем и стал руководить хором на репетиции «Лоэнгрина». Впоследствии Малер рассказывал мне, что когда Поллини осведомился у главного хормейстера, как я справился с этим, тот ответил: «У него большой опыт». Тогда Малер сказал, что в театре талант часто принимают за опыт, а опыт за талант. Его мнение впоследствии подтвердилось и моими наблюдениями.

Малеровская манера исполнения, его метод проведения репетиций глубоко влияли на мое отношение к работе. Я уже не радовался легким успехам, так как начал понимать ценность того, чего достигаешь с трудом. Очень нелегко было доводить певцов до почти инструментальной точности и в то же время следить, чтобы они не теряли полной меры драматической выразительности. Страстность переживания подсказывает ускорения или замедления, певцы порой забывают о точечке, стоящей рядом с восьмушкой... Точность, с другой стороны, влияет расхолаживающе, снижая выразительность исполнения. Одним словом, юному музыканту вроде меня, слишком охотно пренебрегавшему музыкальной точностью во имя эмоциональности, было чему поучиться. Целью Малера было привести музыку и драму к должному гармоническому единству. Мы много и подробно беседовали на эту тему, и вскоре она стала занимать все мои мысли. Именно эта цель стала теперь практической задачей всех моих репетиций.

Малеровские репетиции за роялем были незабываемо поучительны из-за его глубокого проникновения в исполняемую музыку и блестящих указаний певцам. На оркестровых же репетициях его деспотический характер заставлял музыкантов, — то ли от страха перед ним, то ли от получаемой эмоциональной зарядки — давать все, что было в их силах. В результате я навсегда отделался от чувства самодовольства, ко-

торое у меня еще оставалось. Чудесно было наблюдать работу и видеть перед собой пример человека, требовавшего наибольшего от себя и от других. Меня всецело захватило это, и душа моя пылала, как степной пожар. Несмотря на молодость, у меня был уже старый враг — повседневная работа. Теперь я ее не боялся. Меня вдохновлял человек, в отношении которого рутина была бессильна, человек, обновлявшийся ежеминутно, не знавший никогда ни лени, ни отлынивания, — как в работе, так и в своих жизненных правилах. Неприятное ощущение, что при всей божественности искусства жизнь все же проза, что существование артиста поэтому унизительно, было сметено и развеяно в прах этим великим музыкантом. Он не знал ни одной банальной минуты, у него никогда не было ни одной мысли, которая означала бы предательство душевным устоям. В течение семнадцати лет дружбы с Малером я всегда находил его в зените эмоциональной и интеллектуальной активности...

Я не сохранил воспоминания о каком-либо отдельном спектакле под руководством Малера, но знаю, что Гамбургская опера при нем процветала. В его кабинете на стене висела лента от венка (по-моему, это единственный трофей такого рода, который он сохранял) с надписью «Пигмалиону Гамбургской оперы от Ганса фон Бюлова». Этот символический комплимент произвел на меня большое впечатление, как достойная похвала обоим сразу: Малер был приравнен к тому, кто вдохнул жизнь в нечто неживое, великодушие художника побудило Бюлова преклониться перед другим великим артистом. Бурная энергия и художественная принципиальность Малера, словно ураган, вымела из театра штамп, лень и рутину. Создавалась новая эпоха в оперном исполнительстве, характерная эмоциональной насыщенностью и музыкальной точностью. Сознание этого должно было стать бальзамом для Бюлова в тяжкие последние годы его жизни.

Об отношении Бюлова к Малеру свидетельствует своеобразная сценка, о которой мне рассказали очевидцы. Когда Бюлов на одном из своих гамбургских концертов встал за дирижерский пульт, он заметил сидящего в первом ряду Малера. Вместо того, чтобы поклониться в ответ на приветственные аплодисменты публики, Бюлов поспешно сбежал с эстрады и устремился к Малеру, предлагая ему свою дирижерскую палочку и жестом приглашая занять его место на эстраде. Смущенный Малер отказался; Бюлов вернулся к пульту и только тогда начал концерт. Лично они были очень мало знакомы, но их артистические отношения и взаимная оценка, выражавшиеся в концертном зале столь необычно (описанный случай имел свое повторение), оказались увековеченными. Первая часть Второй симфонии Малера — одно из сильнейших его произведений — была написана под впечатлением похорон Бюлова.

Только один человек не разделял восторга, вызванного великолепными оперными спектаклями в Гамбурге под руководством Малера — это был он сам. Его раздражала режиссура театра, чью беспомощность нельзя было преодолеть ни талантливостью многих певцов, ни руководством самого Малера. В то время он не обсуждал со мной трудностей театрально-постановочной части. Возможно, что отчасти эти проблемы ему самому стали ясны в процессе работы. Но он жаловался в самой разнообразной и динамической форме — от добродушного покачивания головой до взрывов острого возмущения — на взбалмошность и тупость главного режиссера Б.., с которым его связала злая судьба.

...Первый год пребывания в Гамбурге не оставил у меня никаких воспоминаний, связанных с отдельными артистами. Но я обрел опыт в профессиональном общении с актерами и стал понимать, что у дирижера, помимо его непосредственных музыкально-драматических задач, есть еще одна более важная задача — общение с людьми. Сам дирижер не создает музыку, он делает это с помощью других, которыми он должен уметь руководить посредством жестов, слов, воздействием своей личности. Результат зависит исключительно от его способности руководить людьми. Здесь врожденный талант играет решающую роль — речь идет о способности утвердить собственную волю, влияние своей индивидуальности — и эту черту следует развивать постоянным трудом, используя повседневный опыт. Человек, не обладающий авторитетом, лишенный динамической волевой устремленности, не может занять проч-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание