Выпуск № 8 (237) | 1958 - страница 8

характер Грибоедова — умного, ироничного, насмешливого, — который в опере представлен шаблонным лирическим «героем-любовником»...

Примером внешнего, поверхностного воспроизведения жизненных впечатлений могут служить, по-моему, и симфонические пьесы С. Гаджибекова: «Караван» и особенно «Праздничная увертюра». В Увертюре много движения, шума, пестрых красок, но в их мелькании трудно уловить ту направляющую мысль, без которой картина художника становится раскрашенной фотографией. Нет яркой и значительной по внутреннему содержанию ведущей музыкальной темы, симфонически развивающейся, а поэтому нет и цельного, обобщенного образа народной массы.

Замечательным образцом искусства большой мысли представляется сюита из балета «Тропою грома» К. Караева. Здесь тоже — цепь сцен и картин из народной жизни. Но каждая из них — не иллюстрация, не бытовая этнографическая зарисовка, а воплощение высокой идеи. Танец «черных» — символический образ всего племени, нетронутой цельности и детской непосредственности характеров его людей. Дуэт Ленни и Сари — замечательная песня в честь всепобеждающей любви, духовной красоты и силы человека. Финальная картина — гимн свободолюбивым устремлениям народа, подымающегося на борьбу.

Неслучайно эта музыка, такая пластичная по своей природе и так тесно слитая с танцем (сужу по ленинградскому спектаклю, хотя в нем постановщик К. Сергеев не поднялся до уровня музыки), произвела на концерте в Баку еще более сильное впечатление, чем в театре. Конечно, в этом есть заслуга отличного дирижера — темпераментного и артистичного Ниязи. Но это свидетельствует и о другом — о том, что музыка К. Караева подлинно симфонична. А симфонизм — это ведь и есть искусство высоких обобщений!..

Встреча участников «Закавказской весны» с исполнителями оперы «Давид-бек». В центре — Т. Сазандарян

Видимое и переживаемое

Когда в искусстве расширяется содержание и обогащается его идейная трактовка, — тогда неизбежно в чем-то изменяется и способ отражения жизни художником, манера высказывания. На «Закавказской весне» это положение подтвердилось многими примерами, причем, больше всего (хотя и не исключительно) — в музыке драматического склада, которая вообще столь характерна для композиторов Азербайджана, Армении и Грузии — художников темпераментных, живо чувствующих, импульсивных, активно откликающихся на жизненные впечатления.

Великолепные образцы такой музыки, раскрывающей столкновения внешних сил либо внутреннюю борьбу в душе героев, мы знали и раньше — А. Хачатуряна («Гаянэ», «Спартак», Вторая симфония), А. Бабаджаняна («Героическая баллада», трио), О. Тактакишвили (Вторая симфония) и некоторых других авторов. При всех индивидуальностях и национальных различиях, в их творчестве ощущается нечто общее, что роднит их, на мой взгляд, с искусством замечательных актеров Закавказья — А. Хоравы, А. Васадзе, В. Папазяна. Драматизм их произведений ярко театрален, патетичен, выражен в очень выпуклой внешней форме. Ораторская приподнятость тона, монументальность выражения, рельефность контрастов — вот признаки такой музыки, вызывающей явные пластические ассоциации: словно видишь перед собой актеров со скульптурной четкостью поз и движений, широкими властными жестами, богатой, выразительной мимикой...

На «Закавказской весне» такой «театрально-ораторский» драматизм был представлен не только в упомянутых сочинениях А. Бабаджаняна и О. Тактакишвили, но и в ряде более новых, — например, в пятичастной симфонии Дж. Гаджиева «Ленин», впечатляющей широтой замысла, масштабом концепции, местами — в симфониях А. Арутюняна и Д. Тер-Татевосяна, в Квартете К. Орбеляна.

Очень показателен в том же плане балет А. Мачавариани «Отелло». Вот музыка истинно театральная в лучшем смысле слова! Несущая в себе меткие, очень выразительные пластические характеристики героев, она сливается со сценическими образами, созданными поразительным талантом В. Чабукиани, так тесно, как только может мечтать о том постановщик. И самый драматизм ее таков, каким он должен быть именно в балетном театре, — открытый, «наглядный», допускающий и требующий зримого выявления.

Но были показаны на фестивале и произведения, в которых драматические настроения, душевные конфликты, борение страстей выражены иным образом — в музыке внешне сдержанной, сосредоточенной, лишенной ораторского пафоса и вместе с тем психологически углубленной. Естественно, что такая музыка могла встретиться в первую очередь в камерном жанре. И действительно, восхищаясь, скажем, Квартетом Э. Мирзояна, отмечаешь в нем, прежде всего, проникновенность скупого в своем внешнем проявлении, но согретого внутренним жаром чувства.

Примечательно, однако, что те же качества обращают на себя внимание и в ряде произведений симфонических, даже концертных! Есть среди них, правда, и такие, как Концерт для трубы с оркестром А. Арутюняна, где торжествуют присущая этому жанру красочная яркость, виртуозная эффектность. Но в других концертах проявляются иные устремления. Так, в Скрипичном концерте молодого, но уже обнаружившего своеобразие творческого почерка Б. Квернадзе сильно выражено поэмное начало; музыка его — особенно, в средней части — звучит как лирико-драматический монолог, покоряя своей взволнованностью. Запомнилась

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Встреча участников «Закавказской весны» с исполнителями оперы «Давид-бек». В центре — Т. Сазандарян

Видимое и переживаемое

Содержание