Выпуск № 8 (237) | 1958 - страница 7

Группа композиторов и музыковедов, участников «Закавказской весны»

ланчивадзе, опере А. Букия, симфонической картинке «Сачидао» P. Лагидзе. Эти образы воплощены здесь настолько поэтично, их прелесть и обаяние раскрыты с такой яркостью и полнотой, что музыка воспринимается уже в обобщенном плане — как воспевание красоты, жизни, молодости, слияния героя с природой и людьми.

Это новое качество, типичное для грузинской музыки, привлекает не в меньшей степени и в «Симфонических картинках» Л. Сарьяна, и в ряде страниц балета «Севан» Г. Егиазаряна, и в мугаме «Раст» Ниязи, и в фортепьянном Концерте на арабские темы Ф. Амирова и Э. Назировой...

В этом ряду стоят и картины старины, воскрешенные в некоторых операх и симфонических произведениях. Здесь был очень соблазнителен путь иллюстрации: ведь эпос и история народов Закавказья столь богаты и красочны, что словно зовут художника дать цепь эффектных картин и полюбоваться их необычным колоритом. Но вот Ш. Мшвелидзе в симфонической поэме «Миндиа» (по Важа Пшавела) идет по иному пути. Он передает самый дух легендарных времен и событий, вникая в их вещий смысл. Музыка его полна суровой поэзии, первозданной чистоты и возвышенности. И кажется, что сам композитор подобен герою поэмы — мудрому хевсуру Миндиа, постигнувшему язык природы, научившемуся понимать голоса птиц, зверей, деревьев...

Проникновение в дух истории очень привлекает и в кантате А. Чимакадзе «Сердце Картли», особенно в своеобразнейшей третьей части, где музыкальный образ «старой крепости» вырастает до символа стойкости и величия всей страны. Стремление охватить и осмыслить события многовековой жизни и борьбы родного народа слышится, как мне показалось, и в Симфония А. Арутюняна. Не потому ли она и получилась са-

мым значительным не только по форме, но и по содержанию из всех известных нам пока произведений этого автора?..

Особо надо сказать о Симфонии Д. Тер-Татевосяна. Совсем молодой и очень одаренный композитор весь в брожении и исканиях. В его музыке ощутимо тревожное, беспокойное, порою — мятежное начало, чувствуется страстное личное отношение художника к тому, о чем он повествует. Поэтому она так волнует и будоражит: слушая ее, нельзя остаться равнодушным. Видимо, поэтому же автор статьи о симфонии Д. Тер-Татевосяна трактует ее как лирическую, посвященную современности¹.

На мой взгляд, центром произведения является третья, медленная часть, основанная на оригинальном «монодическом» развитии народной песни «Крунк» («Журавль»), — и именно эта часть дает ключ к пониманию всей симфонии как повествования об исторических судьбах армянского народа. «Вторжения» остро драматических эпизодов заставляют даже думать о наличии здесь какого-то программно-сюжетного содержания. Мне послышалось, что такое же содержание, связанное с эпосом и историей, есть и в первой части. Если это так, — современник действительно является героем симфонии, но не как «объект» изображения, а как взволнованный и вдохновенный рассказчик о прошлом, вновь переживающий его драматические события, читающий книгу истории глазами человека, чья душа полна тревогами, раздумьями и гордыми порывами современности.

Такое субъективное, остро эмоциональное отношение к образам внешнего мира — не единственно возможное, и его вовсе не надо противопоставлять традиционному, имеющему свою привлекательность методу «объективного созерцания», которому мы обязаны столькими страницами благоуханнейшей музыки. Но несомненно и то, что оно открывает новые, по сравнению с поэтизацией и воспеванием, пути обобщения как в повествовательном, так и в пейзажном и жанрово-бытовом видах искусства — и в этом его принципиальное значение для музыки Закавказья...

К сожалению, возможности идейно-художественного обобщения использованы не во всех произведениях, показанных на фестивале. Так, в балете «Севан», где много хороших народных бытовых танцев-зарисовок, недостает, на мой взгляд, такого танца, который поднялся бы над другими как художественное выражение самых существенных черт героев, как символ массы, коллектива. Такой образный смысл мог бы приобрести, скажем, групповой танец рыбаков во втором действии — танец дружбы и сплоченности, если бы в его музыке было больше размаха и симфонического развития.

К чему приводит нежелание (или неспособность?) подняться до обобщений, показывает опера Д. Торадзе «Невеста Севера». В ней есть приятные страницы, эффектные номера. Но положенная в основу замысла благородная идея дружбы русского и грузинского народов (сюжет связан с любовью Грибоедова и Нины Чавчавадзе) в опере не раскрыта изнутри, не выражена в музыкально-драматургической концепции произведения, а дана в цепи иллюстраций. Среди них — и исполнение Пушкиным под аккомпанемент Глинки романса «Не пой, красавица, при мне», и ария Грибоедова, излагающего свои мысли о благоустройстве Тифлиса, и картина у могилы Грибоедова, где по воле либреттиста и композитора присутствует Пушкин. Но в музыке нет главного — того, чем владеют Ш. Мшвелидзе и А. Чимакадзе: проникновения в смысл и дух прошлого, в сущность его событий и образов. В частности, совершенно не раскрыт

_________

¹ М. Берко. О нашем современнике. «Советская музыка», 1958, № 5.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Группа композиторов и музыковедов, участников «Закавказской весны»

Содержание