Выпуск № 4 (233) | 1958 - страница 51

Но чем дольше жил Шаляпин на чужой земле, тем сильнее в нем разгоралась тоска по России. «Без России и без искусства, которым я жил в России столько веков, — очень скушно и противно», — признается он через год после отъезда. Еще в 1911 году, в период памятной истории с колено-преклонением, получившей неверное, тенденциозное освещение в либеральной буржуазной прессе, когда затравленный, униженный артист думал уже более не возвращаться в Россию, — он понимал, что такое решение может стать гибельным для его творческой жизни: «Ведь если я уйду совершенно из России, то и искусству моему будет конец», — писал он.

Эти слова оказались пророческими. На чужбине творческая потенция Шаляпина не получила необходимой духовной пищи. Разумеется, гений артиста еще ослепительно сверкал и покорял слушателей всего мира, всех рас и национальностей. Совершенство национального русского искусства Шаляпина обусловило его интернациональное значение. Углубилась мудрость артиста, возросло мастерство — его гений не мог не работать. «Теперь я ясно вижу, что, кроме талантов, артист должен многое и многое замечать в искусстве и уметь нужное оставить в сердце и уме, а ненужное отбросить — скажу прямо — с презрением. — Уметь!!! Вот главное!» — пишет артист. Он радуется своей новой трактовке роли хана Кончака в «Князе Игоре» Бородина. Но эта роль так и остается единственным, чем обогатилось творчество певца за семнадцать лет жизни за границей.

Западноевропейская модернистская опера не могла заинтересовать Шаляпина, до конца своих дней оставшегося верным реалистическим заветам. Ни в письмах, ни в мемуарах, он почти не упоминает о современном зарубежном искусстве, словно оно для него вовсе не существует. Для того же, чтобы работать над новыми ролями из классического оперного репертуара, у артиста уже не было тех идейно-эстетических стимулов, которые питали его творчество в России. Прежде всего не было юперного коллектива, объединенного едиными художественными стремлениями. Условия гастрольной работы постоянно сталкивали его со случайными составами исполнителей, с жалкой обстановкой спектаклей. Об этом достаточно убедительно говорят его письма. «Устал я от этого идиотизма», «бездарье царит всюду», — пишет артист. «Но куда же идти?» — спрашивает он. «Сегодняшний театр — просто кошмар. Синема? Этот покрытый черной оспой эрзац?»

Прим. 1

Ф. Шаляпин

Рисунок В. Серова

В письмах Шаляпина из-за рубежа нередко проскальзывает плохо скрываемая горечь по поводу чисто буржуазных отношений зарубежной публики с артистом: она платит деньги — он поет. И все. Он мог в течение целого года ездить по всей Америке с одним спектаклем, например, «Севильским цирюльником», и зарабатывать огромные деньги, но так и не согреть своего сердца, не испытать того, что он некогда

испытывал в России. Мастерство, привычка, инерция — подменяли вдохновение. Лишь однажды по-настоящему творчески загорается артист, когда снимается в звуковом фильме «Дон-Кихот». Он мечтает сделать своего героя «фигурой эпической, так сказать, монументом вековым...» Но фильм получился неудачным. Замечательная, истинно трагическая фигура «рыцаря печального образа», созданная Шаляпиным, никак не сочетается с бездарным сценарием, эклектично блеклой музыкой и бесцветной игрой других актеров в этом фильме.

Из года в год мечется великий артист с одного конца света на другой, покрывая огромные расстояния, пересекая материки и океаны, с опустошенным сердцем, с трагическим сознанием своего духовного одиночества. Это гнетущее ощущение доходит до того, что одно время Шаляпин серьезно делился с дочерью своей мыслью уйти совсем из искусства, из окружающей среды, отказаться даже от своего имени и доживать остаток дней под фамилией своей матери в девичестве — Прозоровой. Незаживающую душевную рану нанес Шаляпину его разрыв с А. М. Горьким, не простившим артисту его ренегатства. Со временем все сильнее нарастает тоска по родной земле и родному театру. Снег в горах Тироля или на полях Скандинавии, деревянные дома и узкие улочки в литовском городе приносят артисту большое наслаждение, пробуждая в нем нежные воспоминания о России. Шаляпин жадно ловит сведения о жизни родной страны — слушая, почти каждый день, советское радио, знакомясь с советскими кинофильмами, читая романы советских писателей, он искренне гордится своими соотечественниками. «Что за великолепный народ все эти Папанины, Водопьяновы, Шмидт и К^о, я чувствую себя счастливым, что на моей родине есть такие удивительные люди. А как скромны!!! Да здравствует народ российский!!!» — пишет Шаляпин своей дочери.

Все чаще возвращается артист к давней мечте о создании своего театра. Однажды он даже принимает предложение из Нью-Йорка вести там педагогическую работу, конечно, по-своему, как он говорит, — «с наглядным театром». Но потом, видимо, отказывается от этой мысли, понимая, что на чужбине она несбыточна. «Моя мечта неразрывно связана с Россией, с русской талантливой и чуткой молодежью», — заканчивает Шаляпин свою последнюю книгу. С мыслью о русском театре он и умирает...

Шаляпин несомненно жаждал возвращения в Советский Союз. Но не смог преодолеть свою неустойчивую, легко поддающуюся влияниям натуру и послушаться голоса, сердца. Эта неустойчивость характера, легко вспыхивавшего и столь же легко отходившего, явилась причиной и других проступков артиста перед родной страной. Таковы некоторые главы из книги «Маска и душа», весьма произвольно и субъективно описывающие жизнь революционной России. Но здесь во многом сыграла злую роль чужая, вражеская рука, которой по свойственной ему доверчивости Шаляпин вверил свои записки.

Не подлежит сомнению, что если бы Шаляпин дожил до Великой Отечественной войны, то он так же, как и его друг Рахманинов, всей душой, всеми мыслями был; бы вместе с героическим русским народом, а возможно и вовсе вернулся в лоно родной страны, подобно многим своим соотечественникам. Но если Шаляпина уже нет, то живым и действенным остается для нас его творческое наследие, составившее огромный вклад в сокровищницу русской национальной культуры.

Бессмертными остаются для многонациональной культуры советского народа; шаляпинские заветы искусства высокой жизненной правды и совершенного реалистического мастерства. Открытия гениального художника-новатора, его творческие принципы еще долго будут оплодотворять развитие советского оперного театра, участвовать в воспитании новых поколений советских мастеров сцены. Певческое искусство Шаляпина, неизмеримо раздвинувшее диапазон вокального мастерства, надолго останется идеальным образцом для советской вокальной школы. Творческое наследие Шаляпина играет серьезную роль в эстетическом воспитании народных масс нашей страны, любящих широкое задушевное пение русского артиста, которое доносят до них радио или грампластинки.

Все это делает великого русского певца нашим современником, деятельным участником строительства советской социалистической культуры.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим. 1

Содержание