Выпуск № 4 (233) | 1958 - страница 34

То же можно сказать о Рахманинове. И его создания — большие и малые ветвятся широкими ассоциациями, так что чуткому слушателю чу дятся «безмерные родные дали» (Б. Асафьев), слышится «повесть в звуках об историческом перепутье», «раскрытие в музыке жизни своего общества, запросов и характера человека своей эпохи» (М. Шагинян). И у него за всем, на чем сосредоточивается мысль творца, видится один и тог же богатырский образ, величаво проступающий и в Третьей симфонии, и в исполнении «Тройки» Чайковского, и в первой части Второго концерта, где, как прекрасно сказал Метнер, «каждый раз с первого же колокольного удара чувствуешь, как во весь свой рост подымается Россия».

Образ Родины — в центре искусства Рахманинова, главенствует в его композиторском и исполнительском творчестве. Ненамеренно со стороны автора, часто неведомо для него, образ этот так или иначе живет в подавляющем большинстве его произведений, отражается едва ли не в каждой характерной для него интонации. Все, что происходит в рахманиновской музыке, происходит в России, на фоне русских полей и лесов, все напоено русской песенностью, русской колокольностью, русской душевностью и мощью. Русская природа, русская психика, русская жизнь — вот чем жило, о чем пело рахманиновское искусство. Сердцем вслушиваясь в негромкие голоса родной земли, великий художник уловил и запечатлел не только немолчный звон живительных соков, вечно льющихся по всем жилкам природы, но и скрытое еще от многих созревание новых сил в пору «перепутья», почуял их светлую правду, которой не мог ему раскрыть его пытливый, но затемненный идейными предрассудками разум. И то, что мерещилось ему и ряду его современников угрозой и разрушением, обернулось в его искусстве радостным «предчувствием великих созидательных сил, возникающих из недр народных» (Б. Асафьев). И его музыка пропела хвалу тому, что он, как человек, пытался отвергнуть и осудить.

Рахманинова часто рисуют по некоему стандарту: мелодист, реалист, патриот; противоречия его творчества при этом замалчиваются, либо затушевываются. Такое изображение нарушает ленинские заветы в области анализа явлений искусства; подобно своей противоположности — дореволюционному взгляду на Рахманинова как на «трагического пессимиста», оно однобоко, берет лишь одну, правда, главную, сторону явления. Между тем, Рахманинов, как всякий значительный художник, — явление сложное, и упрощать его — значит отступать от правды. В частности, неверно, будто Рахманинов всегда был и оставался до конца стопроцентным реалистом, никогда не имевшим ничего общего с модернистскими течениями в искусстве. В действительности, как мы видели, его творчество, подобно ряду других реалистических в основе своей явлений той эпохи (Художественный театр), не избежало влияния нереалистического искусства, прежде всего, символизма. Эго влияние отразилось сначала на содержании рахманиновской музыки, куда проникли символистские идеи, которые композитор пытался «перевести», изложить языком реализма; позже воздействие символизма стало сказываться и на музыкальном языке, на средствах выражения, применявшихся автором «Колоколов».

Борьба реализма и символизма в творчестве Рахманинова была одним из проявлений противоречия между «разумом» художника и его «предрассудком», составившего трагедию композитора. Всю жизнь Рахманинов боролся с самим собой, стараясь подавить все лучшее, наиболее органичное и «завтрашнее», что было в его натуре, и всю жизнь эти искусственно подавляемые свойства и побуждения искали и находили себе выход, вновь и вновь разрывали наложенные путы, не раз превращая в блестящую победу то, что

Прим. 4

могло стать поражением художника. Мы уже знаем, как много напрасных усилий потратил он на то, чтобы «загробными» мыслями заглушить в себе — человеке и композиторе — громко певший в нем голос жизни. Обуреваемый сомнениями, неуверенностью в своем призвании, он дважды принуждал себя прекратить композиторскую деятельность; но промолчав в первый раз три года, во второй — десять лет, так и не смог побороть незатихавшую волю к творчеству. Роковое заблуждение заставило его покинуть Россию; но сердце его оставалось русским, тосковало, мучилось на чужбине и под конец все же добилось хотя бы морального восстановления неразумно нарушенной кровной связи с Родиной.

Природа всех этих противоречий в личности и творчестве Рахманинова становится понятной лишь на фоне эпохи, в какую ему довелось действовать, эпохи подготовки, «репетиции», временного поражения и окончательной победы русской революции. Это центральное событие эпохи не могло не иметь громадного, решающего — в том или ином смысле — влияния на всех крупных художников-современников: статьи Ленина о Толстом доказали это с исчерпывающей убедительностью.

Рахманинов не составлял исключения. Не случайно нарастание революционной волны, приближение 1905 года совпадает с расцветом «весенних» настроений в творчестве композитора. Не случайно и то, что в последующую пору столыпинской реакции весна в этом творчестве мало-помалу сменяется осенью. Музыка Рахманинова в увеличивающейся пропорции пропитывается суровыми, аскетическими интонациями, «злыми», колючими ритмами; растет изощренность гармонического и мелодического узора. Перемены становятся особенно ощутимыми в тридцатых опусах, после Третьего концерта: именно к этому времени относятся церковные сочинения Рахманинова, его обращение к поэзии символистов.

В позднейших произведениях мрак еще сгущается. Не поняв и отвергнув Октябрьскую революцию, оторвавшись от родины, композитор, по соб-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим. 4

Содержание