ПРЕДСЪЕЗДОВСКАЯ ТРИБУНА

Ответственность перед народом

Р. ГЛИЭР

Приближается дата нашего съезда — важнейшего, этапного события в жизни композиторской организации. Много интересных и правильных мыслей было уже высказано в «Предсъездовской трибуне» на страницах журнала «Советская музыка», еще больше содержательных высказываний прозвучит с трибуны съезда. Я с большим интересом жду этого события. Не сомневаюсь, что в дни съезда мы услышим немало новых талантливых произведений.

Итоги, с которыми мы приходим ко Второму Всесоюзному съезду, дают право с уверенностью говорить о серьезных успехах во многих жанрах музыкального искусства, о здоровой реалистической направленности творческих исканий подавляющего большинства советских композиторов. Тем не менее мне хочется говорить не о достижениях, а о недостатках.

Речь идет не столько о самом творчестве, успехи которого определяются, как мне представляется, прежде всего наличием настоящего композиторского дарования и мастерства, но о том, что наслаивается вокруг творчества, что создает необходимую для каждого художника атмосферу, что помогает ему «дышать в искусстве», работать и развиваться, верить в себя, в свое призвание.

Читая дискуссионные выступления иных наших специалистов по вопросам эстетики, я не могу избавиться от ощущения, что все эти жаркие споры проходят в какой-то отдаленной от музыки сфере и поэтому даже самое приемлемое для спорящих решение проблемы ничего не дает для понимания нашего великого искусства, так горячо любимого народом. Вообще мне кажется, что мы слишком увлекаемся словесной игрой в ущерб делу, в ущерб искусству.

Вспоминаю былые годы, годы моего ученья. В те времена вопросы эстетики не были столь детально разработаны. Возможно, поэтому наши споры (а мы и тогда много спорили о музыке) шли преимущественна, вокруг музыкальных произведений, вокруг тех или иных композиторских индивидуальностей. Но все же это были конкретные споры; доводы и суждения строились на профессиональном разборе сочинения или прие-

мов композиции. Может быть, это и нехорошо, что мы не пользовались тогда широко обобщающей терминологией в определении художественных явлений своего времени. Но зато мы не пытались подгонять все музыкальные явления под заранее выработанные схемы.

Казалось бы, какое значение могут иметь для развития советского музыкального творчества схоластические рассуждения по сугубо теоретическим вопросам? А между тем они не только отвлекают наши критические силы от подлинных задач борьбы за хорошую, правдивую, нужную людям музыку, но и создают порой неприятную атмосферу для творчества.

Предвзятость критических суждений несет в себе зародыш тяжелой болезни, именуемой начетничеством. А возможно, и наоборот: начетническое отношение к явлениям искусства приводит к предвзятости критики. Ну, чем, как не предвзятостью суждений, можно объяснить тот плачевный факт, что на протяжении долгих лет наши историки и теоретики музыки не могут договориться: когда, с какого опуса великий русский композитор Скрябин превращается в «модерниста»? А печальной памяти отношение к творчеству Рахманинова?! А причисление замечательного русского композитора Метнера к разряду чуждых нам декадентов?! И ведь эти глубоко несправедливые суждения широко публиковались не только в периодической печати: они нашли место и в учебниках истории русской музыки.

Меня глубоко радует появление на сцене Большого театра гениальной оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже»(хотя, к стыду нашего столичного театра, это не его заслуга: спектакль привез в Москву талантливый коллектив Латвийской оперы). Меня радует, что опера дана в подлинном, неурезанном и «неотредактированном» виде. Очень хорошо, что в репертуаре наших филармоний утверждаются такие сочинения, как «Иоанн Дамаскин» С. Танеева, Шестая, симфония Д. Шостаковича, Вторая симфония А. Хачатуряна, опера «Война и мир» С. Прокофьева, симфонические сочинения Дебюсси, Равеля, Р. Штрауса, Малера, Гершвина. Я глубоко убежден, что, чем шире репертуар, чем больше мы доверяем здоровому вкусу нашей аудитории, чем меньше мы позволяем музыкальным начетчикам вмешиваться в естественно развивающуюся музыкальную жизнь страны, тем это лучше — и для музыки, и для публики, да и для самих музыкальных теоретиков...

Должен признаться, что и мне не раз приходилось выслушивать начетнические поучения предвзятой критики. Не буду здесь приводить многочисленных примеров. Коснусь лишь одного, связанного с судьбой моей Третьей симфонии «Илья Муромец». Стараниями некоторых музыковедов симфония эта попала в разряд «противоречивых» сочинений. Суждение о ее противоречивости и неполноценности построено на толковании приложенной к первому изданию программы, в которой обнаружено некое «крамольное» место. Я, конечно, не собираюсь защищать здесь свое сочинение, которое, несомненно, страдает многими недостатками. Но я никак не могу согласиться с толкованиями досужих музыковедов, которые приписывают мне то, чего я никогда и не думал, сочиняя симфонию. Хорошо, что я имею возможность оспорить их толкования и заявить свой протест по поводу навязываемых симфонии декадентских «концепций». Но каково же композиторам прошлого, в том числе и классикам отнюдь не избавленным от подобных «толкований»!

Думается, что здесь сказывается отчасти и неверно понимаемый принцип программности. Нельзя слишком прямолинейно понимать этот принцип при подходе к музыкальному произведению. Программность

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ПРЕДСЪЕЗДОВСКАЯ ТРИБУНА

Ответственность перед народом

Р. ГЛИЭР

Содержание