Выпуск № 12 (205) | 1955 - страница 14

исторического характера, где изображаются русские государи, надлежит вообще относиться с особой осмотрительностью, а этого едва ли можно ожидать при разрешении пьесы на народных театрах повсеместно, я полагал бы более осторожным рассматриваемую оперу для народной сцены не одобрять, тем более, что драма Мея, из которой она переделана, была когда-то совсем запрещена».

Оказалась неосуществимой в народном театре и постановка оперы Римского-Корсакова «Ночь перед Рождеством».

Как рассказывал впоследствии композитор в своей «Летописи», «...в цензуре наотрез отказали дозволить 7-ю картину оперы (сцену у царицы) к представлению, так как по имеющемуся в цензуре высочайшему повелению 1837 года (опять это высочайшее повеление!) отнюдь не должны быть выводимы в операх российские государи...»¹

Когда путем настойчивых хлопот композитор год спустя после окончания оперы (в 1895 г.) добился разрешения на ее постановку, царица (меццо-сопрано) превратилась в... баритона — «светлейшего». Но когда в 1905 году ходатайство о постановке оперы поднял театр петербургского Народного дома, даже эти «высочайше» утвержденные «поправки»-искажения не удовлетворили цензуру. В рапорте о «были-колядке» Римского-Корсакова «Ночь перед Рождеством», датированном 27 августа 1905 года, цензор Верещагин писал:

«Рассматриваемое же произведение допущено к исполнению лишь по особому величайшему повелению, и то только на императорских театрах. Объясняется это, надо полагать, тем, что министерством двора 7-я картина, где появляется царица, была признана неудобной; кроме того, в числе действующих лиц в пьесе выведен дьячок, что на сцене не допускается вообще и особенно неудобно в данном случае, где лицо, носящее духовную одежду, изображается в карикатурном виде. Ввиду изложенного я не счел возможным одобрить рассматриваемую пьесу для народных театров». Резолюция управляющего цензурой немногословна: «Согласен. 7 сентября».

В особенно придирчивом отношении цензуры к операм Римского-Корсакова немалую роль, конечно, играла и общественно-политическая позиция великого русского композитора, вокруг которого группировались все передовые, прогрессивные силы русской художественной интеллигенции.

Спектакль «Кащея бессмертного», состоявшийся 27 марта 1905 года, вскоре после «увольнения» Римского-Корсакова из консерватории, явился поводом для выражения горячего сочувствия общественности композитору. Полно глубокого смысла решение организаторов концерта отдать сбор в пользу семей жертв «кровавого воскресенья». Но главное было в самом выборе для постановки сатирической сказки Римского-Корсакова, разоблачавшей самодержавие, как темное, злое «кащеево царство». Кащей погибал под натиском Бури-богатыря, символизировавшего настоящее бессмертие и всепобеждающую силу народа. Финальная сцена преображения природы, расцвета жизни после кащеевой смерти на властном и могучем языке музыкально-художественных образов звала слушателей оперы к сплочению сил для борьбы с «кащеевым царством» самодержавия.

Политической целеустремленностью характеризовался и подбор номеров для концертного отделения, которое должно было состояться после представления «Кащея». В частности, в программу концерта

_________

¹ Римский-Корсаков, Полное собрание сочинений, т. 1. М., 1955. стр. 198.

был включен знаменитый хор «псковской вольницы» из «Псковитянки» Римского-Корсакова...

Недосмотр цензуры, не сразу понявшей сатирический смысл оперы-сказки Римского-Корсакова, был исправлен полицией: спектакль был прерван, а концертное отделение запрещено, что, однако, не помешало стихийному возникновению политического митинга в зале театра.

Это явилось сигналом к новому походу реакционных сил на Римского-Корсакова. Спустя три дня после представления «Кащея», 31 марта 1905 года, петербургский генерал-губернатор Трепов специальным циркуляром запретил исполнение каких-либо произведений Римского-Корсакова. Приказ вызвал волну общественного протеста.

Журнал «Театральная Россия» (17 мая 1905 г., № 19) посвятил «опальной музыке» передовую статью: «...объявлена нелегальной лучшая страница русской музыкальной литературы... Через несколько десятков лет, когда на одной из площадей Петербурга появится памятник певцу Садко, а одна из улиц столицы будет называться его именем, наши дети будут удивляться. “Неужели, — скажут они, — начало XX века в России было расцветом такого вандализма? Неужели это не сказка и наши отцы были свидетелями такого ужасного явления?..”»

Вопреки запрещению многие прогрессивные артисты продолжали исполнять в концертах произведения Римского-Корсакова. Треповский приказ с течением времени был «явочным порядком» аннулирован. Полицейские власти, однако, продолжали где только можно преследовать «опальную музыку».

* * *

Большие мытарства пришлось претерпеть в то время и опере Россини «Вильгельм Телль». Цензурную блокаду «Телля», находившегося под запретом, прорвал Киевский театр Соловцова. Спектакль, поставленный в конце 1904 года Е. Лепковским, исполнявшим заглавную роль, был встречен восторженно. Один из участников спектакля, народный артист СССР А. Крамов вспоминал впоследствии: «...когда Штауфахер, говоря о швейцарской революции, произносил: “Начало есть”, — публика восторженно кричала: “Верно!” — “Но нет еще конца”, — продолжал Штауфахер. “Будет!” — угрожающе гремел зрительный зал. Революционная молодежь, учитывая такое настроение масс, разбрасывала в театре прокламации...»

Хотя пьеса Шиллера шла во многих драматических театрах страны, постановка оперы «Вильгельм Телль» встречала большие затруднения. Об этом свидетельствовал рапорт цензора А. Алфераки (5 сентября 1905 г.): «Сюжетом этой оперы служит известная легендарная история народного восстания под предводительством Телля, которое освободило Швейцарию от чужеземного господства.

В переживаемое Россией тревожное время постановку этой оперы на народных сценах я считаю несвоевременною. Особенно на окраинах с иноплеменным населением, где проявляется более или менее серьезное брожение, появление на сцене этой оперы могло бы оказать на публику вредное действие и послужить для агитаторов лишним случаем и благодарным материалом для разжигания племенной розни и возбуждения волнений».

Резолюция: «Для народной сцены не разрешать. 9. IX».

Спустя год после того, как постановка оперы «Вильгельм Телль» была запрещена, петербургский Народный дом вновь поднимает вопрос о ее постановке. Исправленное либретто (в переводе С. Мельникова) вновь попадает в руки того же цензора — камергера Д. Алфераки.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание