Выпуск № 12 (105) | 1946 - страница 32

звучит, как отголосок какой-то дикой скачки. Мелькают обрывки тем. Всё более отчетливо выступают черты нового, жутко гротескного образа. И вот, на фоне тяжелого топота басов у медных инструментов, пронзительно резко звучит измененная тема главной партии:

Упрощенный, нарочито примитивный ритм, словно обрубленная фанфарная концовка, наконец, тембры высоких регистров труб и тромбонов — таковы стилистические черты, свойственные новому варианту этой темы. Теперь в ней есть что-то воинственное, жестокое. Имитационное развитие сопровождается непрерывным движением басового голоса. Оно создает то ощущение мертвенного автоматизма, которое с наибольшей полнотой будет выражено в третьей части. Кажется, что злоба и ненависть заполнят весь мир. Но тут наступает вторая — генеральная — кульминация (динамическая реприза начальной темы) — голос гнева, протеста, обращенный ко всему человечеству:

В дальнейшем реприза возвращает нас к чувствам, выраженным в экспозиции. Звучит речитатив английского рожка. «Сколько человеческой значительности в таких моментах терпеливого молчания, наступающего среди изумительных наплывов грозного оркестра», — пишет

Б. Асафьев. Adagio завершается начальными темами. Они растворяются в мягкой С-dur’ной гармонии. Заключительный аккорд стихает и словно теряется в пространстве.

Первая часть заключает в себе ряд черт, типичных для стиля Шостаковича-симфониста.

Музыкальный язык Adagio впечатляет, прежде всего, интонационной выразительностью. Эти интонации — остро эмоциональные и конструктивно четкие — неискоренимо врезываются в сознание слушателя.

Мелосу Шостаковича часто свойственна декламационность. В его симфониях и камерных произведениях немало примеров инструментального речитатива. Эмоциональный диапазон этих речитативов широк — от лирики интимного монолога до пламенного ораторского пафоса.

Инструментальные «монологи» Шостакович обычно поручает солирующим инструментам. Они звучат на фоне выдержанной гармонии, иногда всего лишь одного звука. Таков трепетный монолог английского рожка из 8-й симфонии: его сопровождает взволнованное тремоло струнных.

Иногда у Шостаковича ряд инструментов сливают свои голоса в один могучий, страстный голос. Такие мощные унисоны возникают обычно в первых частях его симфоний, когда наступает динамическая реприза (см. нижний пример на стр. 59). Здесь много ораторской патетики: музыка звучит как обращение «Urbi et Orbi»¹.

Первая часть 8-й симфонии — прекрасный пример полифоничности стиля Шостаковича. Посмотрим хотя бы разработку. Мы найдем там фугато, двойной канон на материале побочной партии [23]; на канонических имитациях построен и заключительный отдел разработки [29]. Но и там, где Шостакович не пользуется специфическими формами полифонии, его музыкальное мышление полифонично.

Мелодические «горизонтали» у Шостаковича нередко определяют собой гармоническую «вертикаль». Переплетение разнородных мелодических линий вызывает остро диссонирующие гармонии. Они выходят за рамки известных ладо-систем. Подчеркнутая жесткость этих звучаний порой чрезмерна. Но тут нет формального экспериментаторства. Мучительно напряженные диссонансы 8-й симфонии рождаются там, где особенно велик наплыв смятенных, взвихренных чувств.

Полифоничность музыкального языка Adagio в значительной мере предопределила непрерывность, текучесть развития. Каждый из основных разделов первой части обладает редкой целостностью. Композитор не дробит музыкальную мысль на небольшие построения; он избегает частых секвенций, отчетливых вычленений, всего того, что вносит в музыку разграниченность и квадратность. Избегаются подчеркнуто определенные каденции.

Посмотрим хотя бы начало экспозиции (от [1] до побочной партии). Здесь три периода; их размеры значительны: 26 + 16 + 13 тактов (темп 𝅘𝅥𝅮 = 80). Грани между периодами затушеваны. Каждый период монолитен и не членится на предложения. Вплоть до побочной партии мы ощущаем непрерывность музыкального тока.

_________

¹ «Городу и миру».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание