программы запомнилось тонкое исполнение Fis-dur‘нойl поэмы ор. 32, редко исполняемой C-dur‘ной прелюдии ор. 13 (один из немногих примеров хорального стиля у Скрябина) и редкой в своей искренности G-dur‘ной прелюдии того же опуса. С большим техническим блеском и изяществом прозвучал Des-dur‘ный этюд ор. 8. В целом, отчетный концерт был ярким художественным явлением.

Четыре концерта юбилейного цикла Московской консерватории

В связи с 80-летием Московской консерватории в ноябре 1946 года в Малом зале состоялись отчетные вечера фортепианного факультета, в которых музыкальное исполнение дополнялось сообщениями о деятельности факультета в целом и по отдельным кафедрам. Исполнителями были профессора старшего и среднего поколений и питомцы их школы — лауреаты конкурсов и доценты¹.

Обращал на себя внимание максимально камерный, интимный характер этих вечеров-докладов. Репертуар их полностью состоял из произведений композиторов-москвичей (единственным и понятным исключением был А. Рубинштейн). Из композиторов прошлого наиболее обильно было представлено творчество Скрябина, Чайковского и Рахманинова. Советская эпоха была представлена сочинениями Прокофьева, Мясковского, Шостаковича, Кабалевского, Фейнберга. Максимально высокий уровень исполнения в отчетных концертах, обеспеченный их исполнительским составом, не нуждается в подробном обосновании. Отмечу отдельные яркие моменты.

Патриархальным уютом, душевной теплотой овеяны были миниатюры из «Времен года» Чайковского в исполнении А. Б. Гольденвейзера. Им же в совершенстве было передано тончайшее изящество F-dur’ных вариаций Чайковского, так редко звучащих на большой эстраде. Ретроспективная лирика преобладала и в репертуаре К. Н. Игумнова (пьесы Рахманинова, Аренского, Чайковского, Танеева, А. Рубинштейна). Особенно запомнилось тонкое исполнение Баркаролы Рахманинова, 1-й части сонаты Чайковского и блестящего прелюда А. Рубинштейна (технически интересная, динамическая пьеса, несколько испорченная трафаретной концовкой). Лирически-созерцательный момент был подчеркнут К. Н. Игумновым и в исполнении сонаты-фантазии Скрябина, которая, таким образом, послужила переходным звеном к позднейшему Скрябину. Полноценным отражением его было исполнение 3-й и 7-й сонат Г. Г. Нейгаузом, близкое к авторской манере, ярко-темпераментное, внутренне насыщенное. В частности, характерная для 7-й сонаты тембральная и динамическая контрастность, ее стихийность, ее вещие зовы и хрустальные звоны — всё это в ясной акустике Малого зала совмещалось с четкостью контуров и мельчайших фактурных деталей (этим отчетное исполнение сонаты превосходило недавнюю передачу ее тем же исполнителем в Большом зале консерватории).

Другим ярким впечатлением скрябинского репертуара было исполнение 4-й сонаты С. Е. Фейнбергом, артистическая индивидуальность которого близко отвечает духу скрябинского творчества.

Иного рода стилистический интерес представило выступление Л. Н. Оборина, вмещавшее две контрастирующие струи: мечтательную лирику Рахманинова и моторную динамику Прокофьева. Обе они нашли выпуклое отражение в трактовке Оборина; с предельной яркостью был передан им циклопический размах прокофьевской Токкаты. В более крупном масштабе рахманиновское наследие было представлено 2-й сюитой для 2-х фортепиано в исполнении Э. Гилельса и Я. Зака. Исполнение было максимально блестящим; это было его плюсом и его минусом, ибо блеск этот порою вел к звуковому однообразию. Большая динамическая и тембровая контрастность значительно обогатила бы трактовку высокоталантливых исполнителей.

Из исполнителей младшего педагогического состава упомяну А. Егорова и Т. Лoговинского. Заслугу первого составило исполнение глубоко значительного опуса позднего Рахманинова — Вариаций на тему Корелли. Величавая суровость тематики, окрашивающая все произведение, сочетается в нем с исключительным богатством ее музыкального развития и фортепианного изложения. Музыкальный язык вариаций, при всей его яркости, развиваясь исключительно из тематического корня, далек от каких-либо западно-модернистических примесей. Исполнение вариаций, музыкально-логичное и благородное, отличалось некоторой академической сдержанностью: ему не хватало динамического размаха, монументальности. В этом смысле полным стилистическим контрастом было

_________

¹ Вот персональный состав исполнителей: К. Игумнов, А. Гольденвейзер, Г. Нейгауз, С. Фейнберг, Л. Оборин, Я. Флиер, Э. Гилельс, Я. Зак, В. Эпштейн, А. Егоров. Т. Логовинский.

выступление Логовинского, отмеченное яркой темпераментностью, творческим порывом, богатой динамикой. Эти качества как нельзя более отвечали стилю исполненных им скрябинских сонат — 1-й и, в особенности, 5-й, с ее причудливой контрастностью, с ее стихийными порывами, трубными возгласами и ласкающей нежностью. Все эти моменты, как и общий контур сонаты, были переданы Логовинским творчески убедительно и увлекательно. Отмечу и некоторый недосмотр, требующий корректива: излишнюю моторно-педальную «спрессованность» скачущих гармоний в конце экспозиции и в других аналогичных случаях.

Одно из ярких впечатлений рецензируемых концертов — выступление Я. Флиера, исполнившего 12 прелюдий Кабалевского (из цикла — 24 прелюдии). Основное идейно-художественное устремление этого цикла — дать углубленное отражение песенной тематики в широком пианистическом плане. Народно-песенная установка, твердо занятая нашими первыми композиторами пианистами XVIII века и позднее художественно углубленная Балакиревым, Мусоргским, Лядовым и др., приобрела особую актуальность в советской действительности, с ее многонациональной песенной основой. Широко отраженное в советском вокальном, оперном и симфоническом творчестве, песенное начало нашло очень незначительный отклик в фортепианной литературе. Крупных произведений песенной тематики в ней — считанные единицы, да и в них народно-песенная специфика в значительной мере заслонена чуждой ей импрессионистской или формалистической примесью. В этих условиях 24 прелюдии Кабалевского приобретают особую значимость. Правда, не все в них равноценно. В одних — оригинальная трактовка сохраняет народно-песенный аромат, в других — он нейтрализуется чрезмерной утонченностью аксессуаров. Но, в целом, прелюдии — интересное явление в советском пианизме.

Несколько слов о сопровождавших исполнение докладах и высказываниях. Докладом в собственном смысле было только выступление А. А. Николаева, открывшее концертную серию и явившееся единственным отражением так называемой «официальной части». Это было развернутое сообщение, посвященное эволюции пианизма в недрах Московской консерватории и характеристике отдельных его представителей. Особенно обстоятельно были обрисованы образы Н. Рубинштейна, Сафонова, Зверева и некоторых других (были цитаты из Лароша, Кашкина). Но чрезмерная детализация этих характеристик помешала докладчику хотя бы кратко упомянуть о деятельности таких педагогов, как Зилоти, Бузони, Э. Фрей, а из питомцев консерватории — о ярко одаренном пианисте Всеволоде Буюкли.

Иного плана были сообщения Г. Г. Нейгауза и К. Н. Игумнова. Это были непринужденные, интимные высказывания о фортепианной культуре и педагогике, ценные своей выношенностью, практической обоснованностью. В частности, глубоко значительными были высказывания К. Н. Игумнова о творческой роли пианиста-исполнителя («в нотах — только половина авторского замысла»...), о музыкальной форме как основном ориентире трактовки («горизонтальное мышление»), о педализации (против засилья «грамотной педали»), об участии общетелесной мускулатуры в пианистическом процессе, о ложно-освобождающих кистевых движениях.

Мне остается подытожить обильные впечатления от прослушанного концертного цикла. Почти излишне говорить о максимально художественном уровне исполнения, обеспеченном высококвалифицированным составом исполнителей. Я не склонен сетовать на скромность, интимную камерность обстановки и репертуара, — в этом есть свои плюсы и свои основания. Высокая пианистическая культура Московской консерватории известна достаточно широко. Но персональный подбор авторов, вошедших в репертуар, и их количественное соотношение имели какую-то диспропорцию. Я горячий сторонник Скрябина, но не вижу основания проводить отчетные концерты под знаком Скрябина (6 сонат и крупная поэма!). С другой стороны, обращает внимание минимальная отраженность в репертуаре такого автора, как Танеев (всего одна пьеса). Не мешало бы вспомнить и о Катуаре, Глиэре и многих других деятелях Московской консерватории.

Ан. Дроздов

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Четыре концерта юбилейного цикла Московской консерватории

Ан. Дроздов

Содержание