искусство артисты лучшего театра нашей страны. И каждый раз я удивлялась тому, что наша пресса никак не реагирует на это. Прочитав в третьем номере вашего журнала письмо артистов Большого театра, я была очень обрадована. И то, что сами артисты подняли этот вопрос, лучше всего говорит о том, что в театре есть силы, способные изменить создавшееся положение».

Кандидаты химических наук Н. и А. Григорьевы, целиком разделяя позицию артистов театра, пишут: «Никогда не думали, что в большом концерте на сцене Кремлевского Дворца съездов мы услышим такой странный репертуар, который упорно предлагает нам наш однофамилец (к сожалению!) А. Григорьев. Мы — химики, и пусть простят нам нашу "химическую" аналогию. Впрочем, известно даже не химикам, что любой химический элемент, высвобожденный из какого-либо соединения, тотчас же обретает совершенно иные свойства. Точно так же и столь излюбленный А. Григорьевым Романс молодого артиста из оперы В. Мурадели "Октябрь", вырванный из драматургического контекста, становится "орудием противодействия": призванный характеризовать уходящий мир русского самодержавия, романс этот, исполненный в концерте, по сути, становится пропагандой салонной слащавости...» 

А вот мнение военного инженера М. Боданского: «Очень жаль, что в репертуаре концертных залов в последние годы не появляется коллектив оркестра Большого театра, который прежде столь радовал слушателей своими симфоническими программами. Удивляет, что руководство Большого театра не решилось повторить в Москве даже ту программу, которая покорила итальянцев во время гастролей театра в Милане. Если это понимают сами артисты, то в чем же причина продолжающегося молчания?»

Как видно, вопросы текущей творческой жизни театра беспокоили наших читателей уже давно. Казалось бы, публикация письма артистов должна была вызвать реакцию всего коллектива, определить его позицию в отношении концертного репертуара и, может быть, даже право каждого солиста представлять в концерте искусство лучшей сцены страны. 

Прошло полтора месяца. Не получая отклика на опубликованное письмо ни руководства театра, ни его парторганизации, ни газеты «Советский артист», оставалось предположить, что реакция коллектива найдет практическое выражение в новых программах подобных концертов. И вот афиша известила, что утром 8 мая на сцене Кремлевского Дворца съездов состоится концерт мастеров искусств.

Вспомним. Это был канун Дня Победы. Москва украсилась флагами и транспарантами. На улицах встречалось много людей с боевыми орденами. Немало их было и в Кремлевском Дворце съездов на Утреннем концерте. 

Чем же порадовали слушателей артисты Большого театра в преддверии столь великого дня?

Правая колонка программы обнадеживала: оркестр Большого театра под управлением О. Димитриади; М. Звездина, А. Большаков, Т. Синявская, Л. Никитина, А. Григорьев, Р. Бабак, Д. Королев, Е. Кибкало, К. Леонова, Г. Андрющенко. Левая же — вызывала недоумение: Увертюра к опере Россини «Севильский цирюльник», дуэт Розины и Фигаро, каватина Фигаро, каватина Алеко, третья песня Леля Римского-Корсакова, вторая песня Леля Чайковско, ария Эболи, баллада Герцога, серенада Смита, Чио-Чио-Сан, заключительная сцена из «Кармен», неаполитанская песня «Катари» и, наконец, Романс молодого артиста и Романс графини (как известно, в клавире названный самим автором «Танго смерти») из оперы «Октябрь»! По меньшей мере странный репертуар, тем более для такого дня!

А что касается балетных номеров — «Памятник героям» Потапова — Варковицкого, «Куклы» Лядова — Вайнонена и «Гопак» из «Тараса Бульбы» Соловьева-Седого — Захарова, то в последние двадцать лет они являются «обязательными» почти в каждой программе.

Нельзя сказать, что в данном концерте вообще не было ни одного номера, отвечающего теме дня. Но исполнялись они не артистами Большого театра, а чтецом В. Токаревым, артистом Малого театра И. Любезновым и Государственным академическим русским хором.

Попробуем разобраться: для чего нужны эти концерты? Неужели для того, чтобы помочь актерам выполнить месячную норму выступлений? А ведь именно на эту мысль наводит столь запетая программа, характерная, кстати, почти для всех подобных же концертов КДС. Такого рода мероприятия вряд ли прежде всего оправдывают себя этически. Разве можно забывать, что шесть тысяч зрителей приходят в КДС приобщиться к высокой музыкальной культуре? Кроме того, форма концертной работы — это великолепная возможность расширить творческий диапазон артиста, помочь ему встретиться с той музыкой, с которой он не соприкасается в театре. Неужели же возможно для солистов Большого театра, само имя которого всегда символизировало высочайший артистизм и неутомимость поисков, довольствоваться столь узким и слишком уж известным репертуаром?

А ведь в памяти еще сохранились великолепные симфонические программы оркестра Большого театра под управлением Н. Голованова, С. Самосуда, А. Мелика-Пашаева, интереснейшие и всегда новые и оригинальные концертные выступления С. Мигая, A. Пирогова, М. Рейзена, Е. Катульской, Г. Жуковской, М. Максаковой, И. Козловского, С. Лемешева, B. Давыдовой, Е. Шумской, Н. Шпиллер. Может быть, в неустанных поисках нового репертуара, новых красок, новых выразительных средств — «секрет» столь высокой плодотворности их работ и на оперной сцене?

О том, что репертуарная «обойма» исполнителя тесно связана с уровнем его сегодняшнего мастерства, наглядно свидетельствовал ряд выступлений в концерте 8 мая.

Остановимся хотя бы на «герое» опубликованного письма А. Григорьеве. Бесспорно, он обладает очень неплохим голосом. Но выступление певца еще раз подтвердило, что он явно невыгодно использует свои природные данные. Упреки, высказанные в его адрес не только коллегами, но и в ряде рецензий на спектакли Большого театра, вполне справедливы. Больше того, создается впечатление, что певец демонстративно не хочет расставаться с излюбленным им стилем исполнения и столь странным для концерта репертуаром. Внешне небрежная вокальна манера, за которой скрывается не что иное, как утерянная культура пения, неотшлифованное звучание микстовых нот, а потому неряшливость в смене регистров, какая-то нарочитая, «сквозь зубы», филировка звука, навязчиво носовой призвук на высоких нотах, придающий голосу гнусавую сипловатость, явно рассчитанное на эффект подчеркивание от-

дельных слов (чего стоит одно лишь слово «тррепещщет»!), дешевое кокетничание с залом — все это вместе взятое говорило прежде всего о вульгарном, дурном вкусе исполнителя. Кстати, все эти качества резко «выделяли» Григорьева среди других исполнителей, но (и это особенно опасно) какие-то «отзвуки» его манеры уже «отпечатались» на качестве звучания двух молодых и бесспорно перспективных певиц — Синявской и Бабак.

Было бы очень прискорбно, если бы молодые певицы «усвоили» не только манеру исполнения Григорьева, но и его пренебрежение к критическим отзывам. Еще двенадцать лет назад (в 1954 году) в связи с выступлениями молодых певцов на сцене Большого театра наш журнал писал: «А. Григорьев, несмотря на свою сценическую молодость и небольшие вокальные данные, поет Ленского уверенно. Но, видимо, никто из руководителей спектакля не предостерег молодого певца от приторно-слащавой окраски звука в лирических эпизодах, никто не указал ему, что подмена пения "говорком" в драматических моментах есть проявление плохого вкуса».

Судя по тому, как Григорьев сейчас поет партию Ленского, или по тому, как он интерпретирует образ Лыкова в «Царской невесте», певец либо так и не прочел этих строк, либо не пожелал прислушаться к голосу критика¹.

А о дурном влиянии на молодых исполнителей свидетельствует уже хотя бы то, что Синявская выбрала для своего концертного выступления «Танго смерти» (романс графини из оперы Мурадели «Октябрь»), да еще спела его тотчас же после того, как со сцены ушел Токарев, прочитавший отрывок из композиции «Если бы Ленин видел». Естественно, этот упрек мы адресуем не только певице, но к всем, кто отвечает за программы концертов в КДС.

В программу концерта было включено выступление инструментального ансамбля (секстет) под управлением Г. Заборова. Это хорошо, что в коллективе оркестра бьется активный творческий пульс, изыскиваются все новые формы инструменталым ансамблей. Жаль только, что не всегда достаточно критически оценивается внутри театра их качество. Пестрота звука, неровность штриха, какая-то общая аморфность игры секстета, отсутствие единой исполнительской манеры — все эти недостатки пока еще, вероятно, результат недостаточной сыгранности молодого ансамбля. И вряд ли стоило открывать второе отделение сочинением самого Заборова (Скерцо), не отличающимся художественной ценностью. Совершенно непонятно, кстати, почему именно секстет с его камерным звучанием сопровождал исполнение арий певцами Р. Бабак и Д. Королевым, в то время, когда сто артистов оркестра бездействовали в ожидании следующих номеров.

Данная заметка не ставит целью дать подробную рецензию на концерт и проанализировать исполнение каждого его участника. Она явилась результатом недоумения редакции по поводу столь пренебрежительного отношения театра и к критическому мнению членов своего же коллектива, и к качеству своих концертов. Вспомним: ведь еще несколько лет назад на страницах многотиражной газеты Большого театра «Советский артист» широко обсуждалось любое критическое замечание в его адрес развертывались дискуссии, споры с критиками, в которых получали слово обе стороны. Не пора ли возродить эту утраченную традицию, принесшую в свое время немало пользы театру? А надежды на это вселили некоторые конкретные предложения, высказанные артистом оркестра театра О. Буданковым в статье «Критика должна помогать» (газета «Советский артист» № 21), в частности его мысль о полезности организовать при театре постоянно действующий совет критиков-музыковедов. Если критические голос отвоюет себе место среди заполнивших газету восторгов, восхвалений и благодарностей, то это несомненно повысит ответственность членов коллектива перед высоким званием, которое они носят: артист Большого театра.

_________

¹ Опасаемся, что артист «не услышит» критических замечаний, которые появились, наконец, на страницах «Советского артиста». В одном из последних номеров (№ 23) прошедшего сезона Т. Талахадзе среди в целом положительных отзывов в адрес коллектива исполнителей «Царской невесты» отмечала: «А. Григорьев, с моей точки зрения, не совсем правильно подошел к раскрытию образа Лыкова. Ведь Лыков — отнюдь не "голубой" персонаж... И в вокальном отношении также здесь хочется слышать более крупное звучание голоса. Ведь Лыков — это любящий и темпераментный русский герой. В трактовке А. Григорьева Лыков выглядит каким-то "сахаром-медовичем", благообразным, не мужественным...»