М. Ройтерштейн

Нужна координация

На протяжении последних десятилетий музыкальное искусство резко шагнуло навстречу массовому слушателю. Необычайный прогресс техники звукозаписи и радиовещания, с одной стороны, и заметный рост материального достатка — с другой, сделали возможным общение миллионов слушателей с выдающимися музыкальными произведениями, с крупнейшими исполнителями нашего и прошлого (увы, не слишком давнего) времени.

Сегодня музыка свободно приходит в каждый дом. (Кажется невероятным паломничество Баха в Любек пешком (!) только для того, чтобы послушать игру Букстехуде, — неужели не мог послушать по радио или на худой конец раздобыть пластинку?) Нет, конечно, репродукция музыкального произведения и его реальное звучание в концертном или театральном зале еще очень отличаются по качеству, предстоит еще немало сделать для того, чтобы добиться полного «эффекта присутствия», когда звучит динамик радиолы или магнитофона. Но абсолютный уровень качества музыкальной трансляции и «музыкальных консервов» в основном уже удовлетворяет требованиям массового слушателя.

Итак, объективно — музыка самых разных жанров и форм стала во много крат доступнее каждому, где бы он ни жил и чем бы ни занимался. Ну, а субъективно — готов ли этот «каждый» разумно, целесообразно воспользоваться теми несметными музыкальными богатствами, которые, по сути дела, только теперь ему открылись? Увы, не секрет, что существует у нас еще множество людей, которые попросту не умеют слушать музыку.

Посмотрим теперь, все ли в нашей жизни способствует воспитанию такого умения?

В былые — и не столь уж далекие — времена существовали понятия музыки «садовой», «ресторанной», «военной», а также, конечно, музыки концертной и театральной. И никому не вздумалось бы сажать в кофейную духовой оркестр, а «средь шумного бала» сыграть бетховенский квартет. Ныне «все смешалось в доме Облонских»: поэтическую тишину вечернего пейзажа вдруг взрывает мощное «Ты, девица, стой, стой, стой!» Краснознаменного ансамбля, домашний обед идет в сопровождении сонаты Шопена и песен Вольфа («Мы передавали концерт зарубежной музыки»), а над пляжем, усеянным не слишком одетыми и не слишком серьезно настроенными людьми, трагически завершается Шестая симфония Чайковского.

А мало ли у нас квартир, в которых репродуктор с утра до вечера не выключается? И все радости и горести, работа и отдых, интимная беседа и текст семейной неурядицы — все накладывается на... сетку радиопередач. Что за смысл в этаком «контрапункте»?

Боюсь, что сама возможность звучания в любой жизненной ситуации любой музыки порождает неуважительное, невнимательное к ней отношение, превращает ее в некий шумовой фон — не более того. Вот так изобилие оборачивается своей негативной стороной — излишеством: музыки-то много, но задачу свою — украшать и обогащать жизнь человека — она решает далеко не в полную меру своих возможностей. Как быть?

Хочу разграничить две стороны вопроса. Одна из них связана с тактом и культурой в организации музыкальной пропаганды. В самом деле, куда деваться от динамика в вагоне поезда или на пляже? Но ведь стоит лишь немного снизить громкость, и вот уже рядом с «озвученной зоной» появилась «тихая зона», и человек может сам решать, слушать ему или не слушать. Здесь уместно сказать, что в Польше запретили в общественных местах пользоваться транзисторами, и теперь полякам можно только позавидовать. Впрочем, отчего бы не включать транзистор в самом людном месте, если слушать не динамик, а наушник?

Ну, а культура, в чем она? Она прежде всего в типе подачи музыки (по радио, телевидению, в грамзаписи), который всегда должен отвечать типу самой музыки. Скажем, танцы можно транслировать без всяких объявлений. Но уже записи песен никак нельзя давать, не назвав авторов и исполнителей. Что же касается серьезных произведений крупной формы — и камерных, и симфонических, и театральных, — то к ним необходимы пояснения. (Вот ведь какая получается несообразность: слушателю филармонического концерта, безусловному любителю музыки, такие пояснения предлагаются и устно и печатно всегда; покупателю грампластинки, тоже меломану, — лишь иногда в виде текста на конверте; а радиослушателю, которого еще, быть может, только надо приохотить к музыке, — очень и очень редко.)

Но есть и другая сторона вопроса. Она связана с музыкально-эстетическим «вооружением» самого слушателя, с воспитанием в нем устойчивого интереса и вкуса к музыке, с подготовкой его к само-

стоятельному плаванию в том музыкальном море, какое плещет вокруг. В этом направлении много делается. Тысячи университетов культуры охватывают миллионы слушателей. Самые разные стороны музыкального творчества и исполнительства получают освещение в многочисленных популярных брошюрах. Разнообразные циклы музыкально-образовательных передач издавна входят в программы Всесоюзного радио.

И все-таки сейчас как будто бы уже стало общим мнение о том, что главное звено в цепи музыкально-эстетического воспитания человека — это школа. Каждого ребенка надо учить музыке серьезно и систематично — во всяком случае не менее серьезно и систематично, чем литературе. Но от признания этой истины до ее воплощения в жизнь пока что далеко.

Наша школа все еще не дает своим воспитанникам широкого кругозора в области музыкального искусства, не способствует формированию хорошего вкуса. Почему?

Главное, конечно, в недооценке значения музыкального образования. Нет школ без преподавания физики или химии, истории или литературы, но множество школ не имеет педагога-музыканта.

Другая беда — неоправданно резкий крен в сторону хорового исполнительства в школьной работе. Не случайно и по сей день урок в школе именуется уроком пения. Ведущую роль пения на первых этапах массовой музыкально-воспитательной работы нельзя оспаривать, она безусловна. Но столь же безусловно, что необходимо видеть разумные рамки этой работы, особенно в наше время, когда резко расширились возможности слушать музыку, когда заметно вырос интерес к инструментальным произведениям. Чрезмерная доза хорового пения зачастую отталкивает ребят, особенно старшеклассников, от музыкальных занятий, и с этим нельзя не считаться.

Не менее существенно, что по той же причине в общей массе музыкального материала, используемого на уроке, количество оказывается не на стороне качества. Основное время отводится работе над вполне заурядными песнями, а на долю подлинных шедевров, которые вовсе не всегда предназначены для пения, остаются немногие минуты, совершенно недостаточные для серьезного эстетического воздействия. И в самом деле, какое останется впечатление от симфонизма Чайковского, если в программу попал лишь финал Четвертой симфонии, да и то не весь, а только... русская народная песня «Во поле березонька стояла»? ¹

Кстати, программе этой свойствен еще один серьезный недостаток — вопиющая бессистемность во взгляде на музыкальное искусство. Если в младших классах еще есть какие-то намеки на некоторую тематическую последовательность (знакомство с жанрами песни, танца, марша; отдельные темы посвящены народной песне и ее использованию в композиторской практике, музыке сказочного характера) ¹, то в программе для пятых — восьмых классов царит полный хаос. Так, например, из представителей «Могучей кучки» предполагается изучить Римского-Корсакова, Бородина и Мусоргского. Неплохо. Но Римского-Корсакова проходят в шестом классе вместе с... Кабалевским, Бородин изучается годом позже — в «компании» с Моцартом и Хачатуряном, а Мусоргский — в восьмом, где с ним соседствуют Бетховен и Шостакович ².

Не станем множить число примеров, и сказанного достаточно. Никакой учебный курс не может строиться без элементарного упорядочения материала. Тем более нетерпим такой беспорядок в данном случае: ведь времени на музыку в школе отводится ничтожно мало. Тридцать три урока в год, сорок пять минут в неделю. А ведь на «уроке пения» (у хороших учителей!) ребята не только поют. Они изучают нотную грамоту, знакомятся с биографиями композиторов, слушают разную музыку в записи и живом исполнении педагога. Да и само пение не едино: тут и вокальная работа, и распевание, и пение по нотам, и художественно-исполнительская доработка уже знакомых произведения, и повторение когда-то выученных. Не забывайте также, что раз-другой в четверть надо каждого ученика спросить, а буде он неудачно выступил, то и переспросить. Немудрено, что реальная эффективность урока пения в большинстве случаев, мягко выражаясь, невелика.

Между тем ее можно резко поднять и даже без увеличения часов на предмет. Огромный и почти нетронутый резерв таит в себе координация работы по всем предметам воспитательного цикла — по истории, литературе, музыкальному и изобразительному искусству. Ныне шестиклассник, например, во второй четверти «проходит» одновременно крестовые походы (история), лермонтовский «Парус» (литература), биографию и некоторые про-

_________

¹ Программы восьмилетней школы. Пение. М., изд-во «Просвещение», 1965, стр. 35.

¹ Заметим, что в младших классах чаще всего урок пения ведет тот же преподаватель, который учит ребят и письму, и арифметике, и чтению, и рисованию. Нередко он не только не подготовлен к такой работе, но даже не обладает необходимыми музыкальными данными. Так что урок пения в начальной школе — в полном смысле слова «дело темное».

² Все сведения взяты из упомянутых программ, стр. 39, 43, 46.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

М. Ройтерштейн

Нужна координация

Содержание