Выпуск № 1 (326) | 1966 - страница 24

нят древней классикой, а другой — Ренессансом, где-то посредине история культуры XVIII и XIX веков, а ближе к ее поверхности обитает модернизм; что ты провел нескончаемые белые ночи над грудами бумаги, окрашенной типографскими чернилами, и что твое сердце чувствительно к изливающей жемчужные слезы народной песне, к бетховенской симфонии или вагнеровской музыкальной драме, — этим мистер Форд интересуется слабо. Он даже не оскорбляется тем, что, оставив его машины, ты закрываешься в своей мансарде и проводишь несколько свободных часов над «глупцами» вроде Руссо, который еще с появлением первого машинного двигателя набросился на него с проклятиями, а тот, со своей стороны, несмотря на эти злобные анафемы, в продолжение только двух веков достиг своего высшего триумфа в фабриках мистера Форда и его индустриальной системе «фордизм». Нет! Он лишь обязывает тебя на следующий день явиться к нему со свежими силами, чтобы руки твои могли играть, как машина, так, чтобы в минимум времени израсходовать максимум производительной энергии. Такова простая индустриальная арифметика мистера Форда. Действительно, он тебе платит хорошо. Платит, как никто другой: ни мистер, ни месье, ни герр, ни пан,— но и хорошо из тебя высасывает. И ваш бедный брат «господин Восхищение»¹ послушно впрягся в машину великого американского «филантропа», чтобы творить свою будущность. Нет ни Белмекена, ни Элтепе, ни Мусаллы² , ни клуба, ни «Артиста»³ , ни дорогих братьев. Белмекен и Элтепе — за три тысячи километров <...> а «Артист» и дорогие братья — в могиле. И «господин Восхищение» трагически оплакивает свою горькую судьбину. Окруженный со всех сторон машинами и их двуногими принадлежностями, он сам превратился в машину и в двуногую к ней принадлежность. Его руки достигли неимоверной техники. В то же время приводные ремни, колеса и поршни его головы (она — тоже машина) совершают чудесные фантастические обороты, воплощаясь в бесплотное производство мыслей и идей. И они, со своей стороны, набрасываются, как осатаневший ураган, уничтожающий перед собой авторитеты, опрокидывающий идолов, и укладываются на бумагу в форме пламенных статей о музыке или нашей театральной действительности, уходят в сферу остроумных фельетонов, где известные фигуры рисуются в образах шимпанзе, пауков и верблюдов. Его глаза горят, на лбу — крупные капли пота, а в руках бешено танцуют винты и щетки. Горит его бедная голова, а сердце трепещет — вот вылетит, разбивая стеклянный потолок мистера Форда, и зареет в вышине <...>

Много раз беру карандаш и на кусках грубой оберточной бумаги, скрывшись в каком-нибудь углу, трепещущей рукой нацарапываю основные положения, но они так и остаются лишь сухими и неразработанными темами: инициалами слова, начальным словом фразы или основной мыслью статьи. Они зовут меня, мои проклятые маленькие чада, хотят, чтобы я им дал воздух, свет, плоть, кровь, дал им образ, форму, жизнь.

Все эти бесплотные произведения моей бедной мозговой машины заранее осуждены на смерть. Они умирали и умирают каждый день, недоношенные или неразродившиеся (как хотите это называйте), проклятье ада. Да и если сложишь их на бумагу, никто тебе ломаного гроша не даст за них, потому что их не едят и не пьют.

Лихорадка проходит. Огонь угасает. Твое тело ослабло. Винты в твоих руках движутся, как четки в руках немощного старца: вяло, слабо, мертво. Твои глаза — тупые, впавшие. На твоих губах играет злобная усмешка...

_________

¹ Прозвище Д. Гачева, данное ему его старшей сестрой.

² Названия вершин Балканских гор.

³ Газета, в которой в 1923 году были напечатаны первые статьи Д. Гачева.

Приходило мне как-то на ум забросить инструменты и убежать... Куда? К чертям! Где бы ни быть. А потом?..

Ваш брат Митко

Август 1925 года
Антверпен

Дорогие сестры!

<...> По природе своей я искренен. Революционное движение и искусство сделали меня пламенным энтузиастом. И вот тебе, совсем естественно не умещаюсь я ни на скромной кафедре учителя прогимназии (если бы закончил музыкальную академию), ни в основном училище, ни в казарме, ни в типографии. Ничтожными мне представляются рамки этих скромных нив нашей духовной жизни, которые интеллигент обогащает и культивирует эманацией своего духа. Я считаю себя годным на что-то большее, значительное. Мои притяза-

Дмитрий и Георгий Гачевы. 1918 год

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Дмитрий и Георгий Гачевы. 1918 год

Содержание