Выпуск № 11 (324) | 1965

Тысяча скрипачей.

В третьей — только литавры.

Тысяча литавр.

В четвертой — как трактора перед пахотой — тысяча роялей на колесиках.

В пятой — только арфы.

Тысяча арфисток до самого горизонта. А еще дальше колонны балалаечников, домристов...

Необыкновенная тишина стояла над миром.

Впереди до горизонта расстилалась унылая земля.

По ней в ряд шли мальчики с лукошками — тысяча мальчишек — и одинаковыми движениями бросали семена.

За ними в ряд шли девочки с лейками — тысяча девчонок — и одинаковыми движениями поливали землю.

Они исчезли.

До горизонта лежала земля.

Горнист бросил звонкий клич.

Наташа подала сигнал атаки.

Озорно, солнечно, дерзко грянула неслыханная музыка.

Трубила тысяча трубачей.

Взмахнула смычками тысяча скрипачей.

Ударило в литавры.

Вздохнули, пробуждаясь, арфы.

Отозвалась тысяча роялей.

И — двинулся вперед, ведя мелодию, пионерский оркестр.

Он уходил вперед, к горизонту, и играл.

А за ним рдело широкое полотнище — целая река пурпурно-алых гвоздик Цветы нетерпеливо дрожали, стремительно тянулись к солнцу, трепетали.

На голом пустыре струился алый поток гвоздик.

Уверенным движением руки Кешка двинул вперед колонну роялей.

Они развернулись широким строем, обрушили целые потоки мощных стремительных аккордов — и понесли свою мелодию.

А за ними струилась прекрасная, атласно-белая полоса — река лилий.

Кешка обернулся к трубачам и двинул их армаду вперед.

Запела тысяча золотых труб.

Они промаршировали по пустырю.

За ними вспыхнули, закачались, сияя золотом, подсолнухи.

Ударили, выходя в наступление, литавры.

Отозвалась тысяча арфисток.

Кешка оглядел поле битвы в подзорную трубу.

Потом он взял Наташу за руку, они разбежались и... взлетели!

В синее солнечное небо!

Пустырь ушел вниз.

Только теперь это уже не был пустырь.

В причудливом прекрасном узоре сплетались и расплетались полосы всех цветов радуги.

Они поднялись повыше.

Белая тучка на мгновение прикрыла смеющихся счастливо ребят.

А когда они поднялись над нею — внизу открылась гигантская окружность земного шара, покрытая, как драгоценным ковром, цветами...

Могучий хор человеческих голосов поддерживал и нес все дальше и дальше над землей ребят.

— Теперь ты видишь? — торжествующе крикнул Кешка, оборачиваясь к Наташе.

— Видишь?

Она открыла глаза. В них была задумчивая улыбка.

Теленок щипал чахлую траву.

— Ух, ты! — восторженно выдохнула девочка...

— Нужно только начать... — сказал Кешка. — Одному мне не справиться...

Она протянула ему руку.

Он — тоже.

...К сожалению, единомышленники поссорились в тот же день. Наташу рассердил чисто практический интерес Кешки к музыке. Ведь Кешка собирался даже рыбу ловить «на музыку»!

Однако Кешке было не до переживаний. Вскоре он глубоко заинтересовался личностью своего соседа по лестничной площадке — Козодоева, который частенько выговаривал в адрес «современного ребенка»:

— Сечь их надо... Вот меня секли... Стал человеком... А с нынешними миндальничают... Не тот нынче ребенок. Не тот.

И еще:

— Музыка!.. По мне что они есть — эти песенки, что их нет... Была бы моя воля — я бы запретил. И по радио бы, чтобы не орали, и вообще... Ну, ежели человек выпил на радостях — тогда дозволял бы... Ежели душа просит... А так — запретил бы!

Убежденный во всемогуществе музыки, Кешка по-своему принялся «перековывать» соседа.

Однажды вечером, когда мать ушла в ночную смену, он прислушался к тому, как хлопнула дверь, соскочил со стула, полез на четвереньках под кровать. Здесь уже лежала ручная дрель, моток проводов, совок.

В стене чернела дыра.

Кешка взял дрель и, сопя, начал осторожно

сверлить стену, отковыривая время от времени штукатурку.

Товарищ Козодоев, сидя на кровати и подвинув к себе стол, уплетал котлеты с огромной сковороды. И запивал их пивом.

В комнате было тихо.

Кешка, сидя под кроватью в своей комнате, отковырнул последний слой штукатурки, осторожно, не дыша расширил дыру. В отверстии было видно подкроватное пространство Козодоева и его волосатые ноги в шлепанцах. Неожиданно Кешка поморщился, собрался чихнуть, зажал испуганно рот и тонко пискнул.

Товарищ Козодоев поглядел под стол.

— Мыши! — убежденно сказал он. Поднялся и, собрав посуду, вышел из комнаты.

Кешка приложил наушники к уху, послушал. Негромко звучал Первый концерт для рояля с оркестром Чайковского. Кешка просунул руку с наушником, от которого тянулись провода, в дыру, положил наушник на пол под кровать — уже в комнате Козодоева.

Прикрыл дыру подушкой.

Вылез из-под своей кровати. Остановил магнитофон.

Наушник лежал на полу. Безмолвный.

Товарищ Козодоев вернулся в комнату, позевал, лег в постель, и, протянув руку, щелкнул выключателем ночника. Комната погрузилась во мрак. Храп раздался мгновенно. Сытый и безмятежный храп Козодоева.

В ванной Кешка, в одних трусиках, чистил на ночь зубы, умывался. Он вошел в комнату, шагнул к стене, прислушался. Сквозь камень пробивался храп.

Кешка включил магнитофон. Чуть слышно вступила музыка. Он лег на кровать, положил поудобнее подушки и, широко раскрыв глаза, стал слушать...

В темной комнате Козодоева еле слышно звучал оркестр. Храп прекратился. Некоторое время темнота недоуменно молчала. Потом товарищ Козодоев включил лампу и сел. Еле слышно звучала музыка. Товарищ Козодоев прислушался настороженно, лег, накрыл голову подушкой. Музыка звучала страстно и зовуще.

Козодоев поднялся. Оглядел комнату. Она была пуста.

Он поводил перед глазами пальцем, следя за ним. Убежденно сказал:

— Началось!

Подошел к буфету, вынул бутылку спиртного.

— А все она! Проклятая!

Подошел к раскрытому окну и выбросил бутылку. Послышался звон разбитого стекла, кошачий визг, чьи-то торопливые шаги.

Вскоре двор затих.

Козодоев прислушался. Музыку струили стены.

Он застонал. Сорвал с вешалки полотенце и обмотал голову, закрывая уши.

Прислушался.

Было тихо.

Довольно улыбнулся. Поводил пальцем перед глазами: «Мерещится».

Лег на кровать. Прислушался.

Еле слышно, но упрямо звучала музыка.

Козодоев взлетел как ошпаренный. Забегал по комнате. Всхлипнул.

— Началось!

Мерно вращался огромный диск магнитофона. А Кешка сладко спал, подложив кулачок под щеку.

И снился ему странный, темный сон...

...Широко распахнулись двери. Из черного смерча возник товарищ Козодоев. Он был в полосатой пижаме, сапогах со шпорами и высокой черной каске. На плечах пижамы чернели эполеты.

— Встать и слушать! — крикнул он.

Кешка встал рядом с кроватью.

Козодоев крикнул:

— С сегодняшнего числа повелеваю: Не петь! Не играть! Не звучать! Никому! Ничему! Никогда! Нигде! Такая мне дадена власть! Такая моя воля!

Козодоев сделал магические пассы.

Кешка засмеялся.

— Это вы, товарищ Козодоев? А я думал, это не вы...

— Я не Козодоев... — свистящим шепотом сказал Козодоев. — Я великий повелитель, маг и волшебник... Зачем птицы поют? Какая польза? Зачем люди играют? Расход энергии...

Козодоев завертелся в туманном смерче, заколдовал:

— Тише-тише — тишшшина-а-а... Гробовое — т-с-с... молчание...

— Постойте! — крикнул Кешка.

— Зачем? — сказал Козодоев. — Разве ты этого не хотел? Посмотри, как все прекрасно!

Стены исчезли.

Теперь Кешка стоял на улице черного, немого города.

Было зябко, и он поежился.

На дальнем углу чернела чья-то фигура.

Кешка испуганно и медленно пошел к ней.

Мерно, как капли, звучали его шаги.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание