Выпуск № 11 (324) | 1965 - страница 34

Слева направо: Р. Глиэр, К. Сараджев, Л. Николаев и И. Крыжановский

перь я его окончательно переделаю, а зимою попробую собраться и сыграть в нашем Рубинштейновском кружке³ <...>

33.

Воскресенье, 16/VI 1902 г.
[Сонцовка]

<...> Сегодня у меня свободный день: урока нет. Сегодня буду учиться ездить верхом; кроме того, буду в театре. Мой ученик устраивает со своими товарищами спектакли. Пьесы, разумеется, своего сочинения. Платить нужно старыми марками.

Вчера его мать меня спросила: «танцую ли я?» Я сказал, что лет до 15-ти танцевал с большим увлечением, а после оставил и сделался серьезным человеком. Затем сказал, что вот уже вторую зиму опять танцую, т[ак] ч[то] некоторые из моих знакомых начинают доискиваться причины такого моего легкомыслия, но не могут найти «Ну, значит, для Вас наступила опять юность. Я тоже лет до 18-ти много танцевала и много романов читала, а после засела за серьезные научные книги». Вообще она очень серьезная дама, хотя и любит очень конфеты и вообще сладкое <...>

Мать моего ученика при мне разговаривала со своей сестрой¹. Это подтверждает мое убеждение в том, что у матерей особенный взгляд на нравственность своих сыновей. В данном случае мать выказала себя очень дальновидной и сказала, что нужно устранить те обстоятельства, которые могут столкнуть ее сына с нравственной дороги <...>

При этом письме пошлю Вам афишу². Недавно было представление. Пьеса (драма) была исполнена без репетиций, но была сообща обдумана заранее. Вся прислуга присутствовала, пришла даже одна деревенская баба-старуха, которая очень благодарила за то, что ее пригласили, так как она никогда в жизни не видела театра <...>

34.

Вторник, 18/VI 1902 г.
[Сонцовка]

<...> Открою Вам еще одну черту моего характера. Я страшно не привык к тому, чтобы со мною говорили «нежно и ласково». И то, что Вы ко мне так обращаетесь, составляет для меня какое-то огромное счастие. Не знаю, во всех ли это семьях так или нет, но у нас почему-то очень редко говорят друг с другом нежно и ласково, а может быть, это только мое личное впечатление. Вероятно, за весь период моей московской жизни я отвык от ласки. О денежном вопросе я напишу Вам вечером. Теперь напишу, какое впечатление производит на меня Ваше желание, чтобы л написал что-нибудь еще лучшее, чем то, что я уже написал. Вы знаете, мысль идти вперед у меня всегда была, всегда есть и навсегда останется, и не могу сказать, чтобы она была не очень тяжеловесной. Она меня постоянно немного давит. А когда я читаю Ваше желание, то она становится еще тяжелее. По-моему, ни один писатель не может заранее сказать, будет ли та вещь, которую он пишет, лучше прежних. Особенно между композиторами часто случается, что они пишут какое-н[ибудь] сочинение, думая, что оно превзойдет все прежние, а оно впоследствии оказывается очень посредственным. Я боюсь заранее говорить, что выйдет из моего октета, но мне кажется, что он будет гораздо интереснее 1-го¹ <...>

Ну вот и вечер. Расскажу кое-что из сегодняшних событий. Сегодня, недавно, я в первый раз ездил верхом. Проехал верст десять. Остальные ехали в экипаже <...> Мне дали постоянный хлыстик, лошадь и седло, т[ак] ч[то] я могу теперь пользоваться всем этим хоть каждый день. Какой я теперь разносторонний спортсмен. Считайте: танцую, верхом езжу, правлю и гребу на лодке, езжу на велосипеде, плаваю. Остается выучиться играть в винт, курить, хоть для приличия — и вполне завидный светский жених. Как только приеду в Москву, сейчас же пополню свои пробелы и обращусь к свахе. Меньше как сто тысяч за невестой не согласен взять: подумайте только: ведь я езжу верхом. Недавно вошла ко мне мать ученика и принесла еще две французские книжки, словарь и грамм[атику]. «Однако Вы много занимались французским яз[ыком]», — сказал я. «Я вообще много занималась, на этом и глаза проела. Да что же делать в деревне, поневоле чем-нибудь займешься». Она уже 20 лет, как живет здесь <...>

35.

Понедельник, 24/VI 1902 г.
[Сонцовка]

<...> Вот еще один день канул в вечность. День был серый, дождливый, скучный. Вероятно, поэтому и мысли приходили в голову серые, скучные, тяжелые. Хотите прислушаться к тому, что у меня проносилось днем в голове. Где-то, очень далеко, в самых глубоких тайниках души подымались эти мысли, росли, раздувались, исчезали и сменялись другими такими же тяжелыми и скучными. Я все думал о том, почему я теперь меньше пишу, чем раньше. Еще не было такого примера в истории, чтобы человек, уже начавший писать, чувствующий силу и желание идти вперед, вдруг, ни с того, ни с сего, остановился. Я самому себе вопрос задаю: действительно ли я теперь меньше пишу или мне только так кажется. Собственно, я даже не задаю себе этого вопроса, а он сам собою откуда-то подымается, какой-то призрак, и своим страшным видом приводит в сомнение. Может, это нетерпение. Всего две с половиной недели прошло, а я уже хочу видеть результаты, которые могут показаться только после нескольких месяцев. Не знаю, принесла ли мне пользу или вред та неудача с секстетами в Петербурге¹<...>

Почему я теперь пишу меньше. Очень может быть, что я более критически, как сказал Сахновский, стал относиться к себе. А потом это тоже много значит, что я сжег много сочинений (отрывков), которые сочинял уже после симфонии². Как-никак, а симфония приличное сочинение, и если бы я не писал тех отрывков, то написал бы что-нибудь другое, вторую симфонию, и тогда бы не думал, почему я так мало теперь пишу. Вот еще что много виновато. Когда я учился в консерватории,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Слева направо: Р. Глиэр, К. Сараджев, Л. Николаев и И. Крыжановский

Содержание