Выпуск № 11 (324) | 1965 - страница 32

Я начал опять кромсать глазуновские партитуры. Как ошибаются те, которые не хотят признавать его музыки.

Да, когда я услышал от Сахновского, что он едет в Крым, я ему страшно позавидовал. Ведь я так много жду от своей поездки в горы, к морю.

Мне кажется, что, если у меня будет такая техника, какую все считают ненужной, я сумею передать своим слушателям каждое мельчайшее движение серебристой волны, ласкающей и целующей холодный гранитный берег <...>

24.

[1/V 1902 г.]
[Москва]

<...> Я думаю за это лето очень много сделать. Знаете, как я раньше смотрел на лето? Как на сто дней, в которые я должен то-то и то-то сделать. Я не мог видеть, чтобы кто-нибудь работал больше меня. Знаете, у меня когда-то не было дней, пропадавших благодаря дороге: я занимался и в вагоне. Не помню, писал ли я Вам об этом или нет. Моя бабушка¹ — очень строгая немка. Она в человеке выше всего ставит его труд. Она постоянно возмущалась тем, что многие слишком мало работают. Она даже отдыха ночью не признавала. А между тем она очень часто вырывала за чаем у меня листы нотной бумаги и заставляла меня ничего не делать.

Я в Киеве пробуду до последних чисел августа, следовательно, у меня опять полных сто дней, и каждый день я могу писать, читать и играть, сколько душе угодно. Разве это не счастье? Скажите? Только бы пережить эти пятнадцать дней. Уроки приходится назначать кое-как. Я думаю, у меня больше не будет такого ужасного года, как этот. Из-за того, что я живу на Долгоруковской, у меня ежедневно пропадает не менее двух часов. Посчитайте: в месяц — это 60 часов, в два — 120, а за всю зиму наберется более 500 часов. Теперь посчитайте утомление при передвижении, деньги на переезд, и Вы не будете удивляться моему ужасу. Я уже решил в будущем году жить поближе к Арбату и, если у меня хватит силы воли, то и отказаться от разных прихотей <...>

25.

Воскресенье, 12/V 1902 г.
[Москва]

<...> Сегодня я натолкнулся на одну старую тетрадку. В ней было много французских слов, пословиц и афоризмов. В тот год, когда я уезжал в Москву, я много занимался с одной француженкой, м-елль Дюбрис, и порядочно уже говорил по-французски, а за эти восемь лет совсем забросил. Кроме французских слов, в той тетрадке было записано несколько интересных мыслей. Я одно время много читал о психологии и разные другие серьезные сочинения и некоторые мысли выписывал <...>

Милый друг, не говорите, что я слишком много хочу сделать за лето. А ведь я беру еще с собой разные научные книги, которые тоже думаю за лето основательно прочесть. Вообще у меня теперь такой подъем духа, какого не было даже тогда, когда я не знал ни весны, ни лета, ни зимы, ни осени. Мне даже не придется летом втягиваться в работу: я теперь ежедневно сочиняю часов по шесть для моих учеников. Это кроме других разных работ <...>

26.

Понедельник, 27/V 1902 г.
[Киев]

<...> Одна из целей, когда-то мною намеченных, была, между прочим, следующая: я решил себя сделать таким, чтобы при всяких неблагоприятных обстоятельствах мог бы себя чувствовать независимым. Я старался приобресть такое имущество, которого у меня никто из людей не мог бы отнять. Это имущество — знания. Я себе не могу представить, чтобы я когда-нибудь очутился в положении голодающего, у которого нет выхода. В крайнем случае буду писать пошлые пьесы и получать за

них по 25 рублей. Ну, эти мысли в сторону. Вы знаете, что за последнее время жажда знания у меня особенно сильно начинает говорить.

Да вот, как же мне не верить в счастливую свою звезду. Ведь я узнал только за несколько дней от отъезда из Москвы, что получу такой хороший урок¹. В субботу уезжаю <...>

27.

Четверг, 6/VI 1902 г.
[Сонцовка]

<...> Позвольте Вас познакомить с госпожой Прокофьевой¹. Мария Григорьевна, дама лет 33–35. Высокого роста, довольно полная, не особенно красивая (приподнятый нос портит ее немного), в пенсне, так как очень близорука. Умная, серьезная, с характером, чтобы не сказать — с норовом, бывала в Петербурге, в Москве, переписывается со всей Россией (ведет переписку даже с архиереем). Жена управляющего² имением. Вся забота состоит в том, чтобы воспитать единственного сына, чтобы, как можно лучше развить его. Мальчику 11 лет. Он очень способен ко всему.

Дорогой друг, я как будто бы начал роман сочинять. Лучше расскажу о себе. Сегодня уже был урок по фортепиано: от 10 до 11 ч. После обеда полчаса по теории и вот все, что от тебя требуется. Вчера вечером и сегодня до урока я себя чувствовал довольно скверно. Несмотря на то, что Танеев советовал больше внимания обратить на теорию, дама хочет главным образом заняться техникой фортепианной. Правда, что я учился у Пухальского³, но когда услышал, что она говорит о разных приемах, которые советуют лучшие педагоги, я просто присел. Ну, думаю — вывези кривая. И на сегодня-таки хорошо вывезла. Главное, знаете, нужно с апломбом говорить. Вот, например, Слонов⁴, у которого учится Варвара Васильевна⁵, говорит с большим апломбом, зато же его и хвалят ученики, хотя он и плохой преподаватель. Ну, это теперь в сторону. Признаться, мне приятнее было заниматься час теорией, а полчаса фортепиано, но что ж делать. Быть на положении учителя, которого кормят и поят, мне немножко неприятно. Может быть, с непривычки. Гораздо приятнее самому нанимать учителей. Все-таки я чувствую себя очень хорошо. Кормят прекрасно, комната прелестная, играть сколько угодно. Немножко жалко самого лучшего часа утром. Ну, придется раньше вставать. Скуки пока не ощущаю. Переписал романс в двух экземплярах и пошлю в следующее воскресенье Вам и Гнесиной <...>

Из Киева мне было очень трудно уехать. Нужно было, что «бабушка» позволила

Пример

М. и Р. Глиэр.
Фотография 1904 года

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пример

М. и Р. Глиэр.Фотография 1904 года

Содержание

М. и Р. Глиэр.
Фотография 1904 года