Они помогали бороться

Песни революции... Пожелтевшие листы с текстами этих песен бережно хранятся в наших архивах и музеях... Они, как и большевистские прокламации, печатались в подпольных типографиях на бумаге разного формата и цвета, распространялись нелегально. Они звучали на рабочих сходках и первомайских демонстрациях, вдохновляя революционеров на новые подвиги. Вот почему каждое известие об исполнении «Дубинушки» или «Марсельезы» доставляло так много хлопот блюстителям «порядка и спокойствия» в царской России. Об этом красноречиво рассказывают архивные материалы.

Перед нами перехваченное полицейской агентурой письмо петербургского студента К. Гладкова (от 13 сентября 1900 года), в котором он сообщает одному из своих друзей о подготовке вечера студентов Технологического института с участием писателей В. Короленко и Н. Михайловского. Что же в этом письме вызвало беспокойство царских ищеек? Оказывается, вот какие строки: «В субботу, 11, был вечер лесгафтичек¹. После концерта произошла одна “шутка”: артист Лабинский предложил составить хор и спеть “Дубинушку” Некрасова (нелегальную). Спели “Дубинушку”, потом “Марсельезу”, “Нагаечку” и т. п. Надо полагать, что скоро начнутся стачки рабочих в Питере. Сегодня в столовой у нас такие прокламации лежали (от рабочих), что — ах!» Выписка из письма Гладкова немедленно была направлена департаменту полиции. Аналогичные сообщения поступали в департамент из Москвы, Тулы, Саратова... В ответ градоначальникам и губернаторам рассылались циркуляры со строгим приказом не допускать подобных «беспорядков», записки с предупреждением о готовящихся демонстрациях, концертах и митингах. 28 ноября 1900 года департамент полиции направил петербургскому градоначальнику депешу, в которой говорилось: «Получены сведения, что в С.-Петербурге, на студенческом концерте 2-го декабря в зале Благородного собрания, предполагается демонстрация против произвола и деспотизма начальства, причем предполагается вне программы пропеть песню “Нагаечка”, которая также вне программы была будто бы уже пропета на одном из концертов и вызвала сочувствие публики. На успех этой демонстрации возлагаются большие надежды, она может послужить началом всеобщего студенческого движения».

Получив такое известие, градоначальник постарался, чтобы на концерте присутствовало как можно больше переодетых полицейских. Однако все попытки слуг самодержавия сорвать концерт провалились. Песни революции звучали в зале Благородного собрания, так же как на вечерах студентов университета, Технологического института, Военно-Медицинской академии.

Особенно популярной была «Марсельеза». Так, 25 ноября 1902 года в Петербургском Дворянском собрании после выступления известной артистки Л. Яворской молодежь, спев «Марсельезу», по требованию присутствующих еще дважды повторила ее.

Часто исполнялась также песня на широкоизвестные стихи Некрасова «Укажи мне такую обитель». 14 декабря 1902 года в зале Тенишевой проходил вечер памяти великого русского поэта. Когда окончилась официальная часть вечера, все присутствующие (а их было 1000 человек) запели «Укажи мне такую обитель». Эта песня звучала и на сходке студентов Политехнического института 15 февраля 1903 года.

Департамент полиции собирал подробные сведения и о тех, кто исполнял «крамольные» песни. Сохранились многочисленные рапорты нижних чинов. Вот один из таких документов: «10 ноября (1902 года) в зале Павловой на Троицкой улице состоялся обычный концерт в пользу недостаточных студентов Военно-Медицинской академии, на котором присутствовало около 750 человек публики... Из числа студентов, певших революционные песни, чинами отделения замечены, как особенно выделявшиеся своим поведением: Военно-Медицинской академии — Прозоровский, Филологического института — Вениамин Воздвиженский и слушательница высших женских курсов Мария Бехтер».

Своеобразным «поклонником» песен революции был полицейский ротмистр Савинов. Он «прославился» своими многочисленными донесениями в департамент полиции об исполнении этих песен среди рабочих и студентов Петербурга. Вот одно из его донесений: «7 ноября в зале Дворянского собрания состоялся вечер в пользу слушательниц высших женских курсов. По окончании концертного отделения часть студентов и курсисток перешла в артистические комнаты, где стала петь революционные песни (“Дубинушку”, “Черную галку” и другие). Из числа певших особенно выделялся студент С.-Петербургского университета Николай Григорьевич Томилин, ныне обысканный 5 сентября по делу организации “Искры”».

В другом письме Савинов перечисляет фамилии всех студентов, певших революционные песни на вечере в пользу слушательниц Женского медицинского института. На сей раз ему удалось сообщить полиции и нечто более существенное: «Часть сбора с этого вечера, в размере 400 рублей, по агентурным сведениям, — пишет он, — передана одной из распорядительниц — Виноградовой через студента Технологического института Сергея Кирпичникова в пользу фонда “С.-Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса”».

5 ноября 1902 года в руки полиции попало письмо, направленное из Петербурга в Цюрих. В письме есть такие строки: «Начались студенческие вечера. Лесгафтички разошлись и затянули в зале при всей публике “Дубинушку”». Какие-то студенты пели совершенно нецензурную песенку:

От Невы и до Дуная
Нет глупее Николая.

Полиция, разыскав автора письма (им оказался инженер Б. Велихов), установила за ним негласный надзор.

Но зачастую к «нарушителям спокойствия» применялись и более крутые меры. В архиве сохранились

_________

Статья подготовлена по материалам Центрального государственного архива Октябрьской революции СССР.

¹ Так называли слушательниц женских курсов, созданных П. Лесгафтом в Петербурге в 1896 году и готовивших педагогические кадры по физическому воспитанию. В 1905 году из-за активного участия слушательниц в революционных событиях курсы были закрыты царским правительством.

сведения о том, что за пение революционных песен многие студенты были исключены из институтов и университетов, а некоторые из них были арестованы.

Недавно был обнаружен любопытный документ — отчет концертного комитета Московских высших женских курсов. Отчет предназначался для публики в газете «Голос студенчества» за 1908 год, но так и не был напечатан: его захватила полиция при обыске в редакции. В отчете сообщалось о концерте в пользу студентов, состоявшемся 10 ноября. Сбор с концерта составил 4511 рублей. Часть этих денег, как обычно, поступила в фонд РСДРП. Упоминались артисты, участвовавшие в концерте, в частности Н. Салина, А. Оленин. Одного такого упоминания было достаточно для того, чтобы попасть на подозрение, как личность политически неблагонадежная. Полиция неоднократно запрещала Л. Собинову, Н. Салиной и многим другим артистам выступать в такого рода благотворительных концертах. Если артисты, нарушившие этот запрет, в большинстве случаев отделывались выговорами или штрафами, то слушатели нередко после концерта попадали в полицейский участок и даже тюрьму...

Насколько царские власти боялись всяких молодежных собраний, свидетельствует и такой факт. В октябре 1913 года охранка перехватила письмо, в котором упоминались фамилии людей, собиравшихся посетить концерт Собинова в пользу бедных студентов. Тут же были приняты срочные меры для выяснения благонадежности упомянутых в письме лиц.

Но как ни старались стражи царизма задушить песню, она продолжала жить и помогать революционной борьбе. Недаром среди вещественных доказательств, изъятых полицией при обыске, значительное место занимают нелегальные нотные издания. Так, у питерской работницы П. Григорьевой было обнаружено 200 экземпляров сборника «Революционные песни».

«Варшавянка», «Марсельеза», «Интернационал» служили той же великой цели, за которую боролись и отдавали жизнь бойцы революции.

Н. Зелов

У истоков

(Эстрада первых лет Октября)

Эстрада! С этим словом привычно ассоциируется многомиллионная аудитория приверженцев этого боевого, жизнерадостного искусства. Велика популярность его мастеров. Вспомним «красного фельетониста» Николая Смирнова-Сокольского — одного из основоположников советской эстрадной публицистики, автора многих замечательных фельетонов. Вспомним и Михаила Гаркави, умевшего находить ту единственно верную интонацию в разговоре со зрительным залом, которая поднимала конферанс до уровня высокой эстрадной публицистики, где меткое и красочное слово сочеталось с острым злободневным содержанием. Леонид Утесов и Аркадий Райкин, Миров и Новицкий, Миронова и Менакер, Илья Набатов и Рина Зеленая, Тимошенко и Березин, Петр Муравский и Клавдия Шульженко получили признание самых широких зрительских масс.

В чем же секрет притягательной силы советского эстрадного искусства? Оно народно и демократично, оперативно и наступательно. Современность, злободневность — его неотъемлемые черты. Таким оно стало складываться в годы октябрьских революционных боев за власть Советов, в годы, когда определялись художественно-политические принципы всего советского искусства. Все лучшее, прогрессивное, что существовало на дореволюционной эстраде, что работало на демократическую публику, вышло к рабочим и солдатским массам, вступило в строй борцов за новый мир.

Процесс этот был сложным и противоречивым. Возник он еще в период империалистической войны 1914–1917 годов. Артисты эстрады выступали перед маршевыми ротами, отправляемыми на передовые позиции. Концерты давались и в пользу семейств павших воинов. Многие эстрадники в качестве нижних чинов принимали непосредственное участие в боях.

В архивных документах встречаются такие записи: «Д. Л. Кара-Дмитриев, дважды контуженный, выезжает в третий раз на передовые позиции», «Ранен на германском фронте артист Гибшман (конферансье)», «Принят на военную службу Л. Утесов. Принят на военную службу В. Хенкин».

Тяготы окопной жизни, фронт с его беспощадной оголенностью классовых отношений стали для многих эстрадников университетами, где формировалось их мировоззрение, где они проникались самыми насущными интересами, которыми в то время жила пролетарская и трудовая Россия.

И нельзя не согласиться с Ю. Дмитриевым в том, что «уже в период первой мировой войны и Февральской революции то там, то здесь на эстраде слышатся выступления против отдельных представителей правящих кругов, против войны и даже против существующего строя».

Но была и другая эстрада — эстрада фешенебельных ресторанов, всевозможных «яров», кабаре, кафе-шантанов. Здесь все было поставлено на потребу вкусам нажившихся на войне темных дельцов и спекулянтов, разлагавшейся тыловой военщины. Здесь махрово цвел пошлый, циничный репертуар. На этой мутной волне всплыла будущая эмигрантская эстрада, представители которой (П. Троицкий, С. Сарматов, Ю. Убейко, Иза Кремер, Ю. Морфесси, Я. Южный и другие) бесславно закончили свое существование на чужбине.

Февральская революция всколыхнула и массу эстрадников, обострила и усилила размежевание сил, поставила перед каждым вопрос: с кем и куда идти! 

Уже 27 февраля 1917 года правление Российского общества артистов варьете и цирка (РОАВИЦ) постановило «примкнуть к представителям нового строя».

Примечательна характерная для тех дней единогласно принятая 5 марта 1917 года резолюция собрания эстрадных артистов, состоявшегося в петроградском кинотеатре «Баян»: «В великие дни обновленной России, — говорилось в резолюции, — присоединяясь с криком восторга и преклонения перед величием подвига, совершенного пролетариатом, солдатами и