Выпуск № 10 (323) | 1965 - страница 12

себя», а от лица героя песни, чей образ — конкретный, индивидуальный — и создается совокупностью всех исполнительских средств.

Здесь то же перевоплощение и «лицедейство», что и в театре. Не случайно именно из театра и из кино пришли многие эстрадные певцы. Напомню о Б. Борисове, Л. Утесове, К. Шульженко, Иве Монтане... Правда, такой певец выступает обычно без декораций, в концертном костюме. Что же, тем более велика роль его актерского мастерства. Бесплодными, схоластическими кажутся мне споры о том, что для эстрадного певца важнее: хороший голос или актерские данные. Певческий голос и вокальная культура весьма желательны, они помогают успеху таких, например, исполнителей, как В. Копылов и В. Матусов, Р. Калантарян, Э. Хиль (называю лишь ленинградцев, поскольку лучше знаю их). Но упомянутые мною виднейшие эстрадные певцы, пришедшие из драматического театра, как известно, не блистали и не блистают певческими данными. Видимо, в этом синтетическом жанре недостаточность одного компонента может восполняться другими и прежде всего — выразительным произнесением текста. Одно из сильнейших в моей жизни художественных впечатлений связано с выступлением в Ленинградском институте театра и музыки в 1957 году Э. Буша, приезжавшего в СССР с театром «Берлинский ансамбль». Буш пел революционные песни Г. Эйслера и других авторов — собственно даже не пел, а, как это свойственно ему (драматическому актеру!), напевал. Но в голосе его звенел металл, каждое слово произносилось чеканно, скандировалось, и мы понимали, как эстрадный певец может стать оратором, трибуном.

Кстати, о проблеме «микрофонного пения». По-моему, беда и вина многих эстрадных певцов в подмене хорошей доверительности фамильярностью, исполнительской непосредственности и непринужденности — развязностью, задушевности — пошло трактованной «интимностью» (слабость вокальных данных порою способствует этому). Разумеется, никто не собирается бороться против микрофона как такового, но против дурной манеры эстрадного пения бороться необходимо.

И вот на что еще надо обратить внимание, так это на методы пропаганды эстрадной песни. Если ее исполнение — искусство синтетическое, то и воспроизводить его надо так, чтобы можно было воспринять все элементы синтеза. Здесь неоценима роль телевидения. Совсем иное — радио и грампластинки. Мы слышим только голос, и, если он слаб, отсутствие вокальных данных не компенсируется выразительностью мимики и жеста. Оправдать исполнение песен таким певцом по радио или его запись на пластинку может только исключительное благородство и мастерство музыкально-декламационной манеры. А оно-то как раз встречается редко.

Самый же лучший способ пропаганды эстрадной песни, наиболее отвечающий специфике жанра, — ее исполнение на публике, с некоторыми театральными аксессуарами (свет, продуманные детали сценического костюма и т. п.). Это должно стать основой театра песни, где будет из вечера в вечер звучать лучшая эстрадная музыка в исполнении мастеров, владеющих синтетическим искусством жанра (идея, которую уже несколько лет выдвигает главный дирижер Ленинградского театра эстрады А. Бадхен).

*

Если успех эстрадной песни определяется больше всего тем, охотно ли ее слушают, то бытовая песня живет лишь тогда, когда ее любят петь. В каждую эпоху ответ на вопрос «что поют?» служит и оценкой состояния творчества в этом жанре.

Именно такой вопрос вынесен в заголовок статьи Ю. Андреева, напечатанной в январском номере журнала «Октябрь» за этот год.

Автор анализирует содержание песенного быта сегодняшней молодежи. Вывод его поистине убийствен для профессиональных композиторов: поются почти исключительно песни самодеятельных авторов («менестрелей» или «ашугов», как их порою называют). И объясняет это Андреев так: «...профессиональные песенники на определенном этапе не смогли в достаточной мере выразить настроения и чувства молодежи».

Вывод, конечно, категоричен, односторонен. Не говоря уже о том, что в повседневном домашнем быту (особенно в деревне) продолжает жить немало народных напевов, популярны и многие песни советских композиторов. Между прочим, и Андреев, рассказывая о новоселье у своего ленинградского друга, упоминает, что наряду с песенками Б. Окуджавы там звучали «Песня о тревожной молодости», «Я люблю тебя, жизнь» и другие.

Что же касается «менестрельного» творчества, то оно ведь бытовало всегда, во все времена. В этом ничего нового нет. Так было даже в годы Великой Отечественной войны. Советские композиторы дали тогда народу сотни замечательных песен солдатского быта, но из всех неизвестных «Огоньков» на стихи Исаковского удержался один с подобранным неизвестным любителем напевом довоенного польского танго «Стелла» («Голубыми туманами...»).

Верно, однако, что сейчас волна самодеятельного песенного творчества поднялась выше, чем когда бы то ни было. Не всюду, но в определенной среде (например, у студентов) и в определенных обстоятельствах (например, в туристских походах) песни

«менестрелей» под гитару пользуются ни с чем не сравнимой популярностью. Совсем недавно профессионалы либо не замечали их вовсе, либо отвергали, что называется, «с порога». Пережитки такого отношения, на мой взгляд, сказались и в недавней дискуссии о «гитарных песнях» на страницах «Литературной газеты». Но двинется ли дело оттого, что мы еще и еще раз скажем о недостаточном мастерстве и даже о недостаточно хорошем вкусе авторов этих мелодий. Гораздо полезнее, по-моему, было бы разобраться, почему они поются.

Прежде всего, большая их часть имеет хорошую поэтическую основу. Это стихи самих «менестрелей», а иногда и признанных поэтов. Стихи и о Родине, и о русской природе, и о любви, и шуточные. Темы как будто бы те же, что в профессиональных песнях (за исключением природы, о которой наши песенники в последнее время вроде и забыли). Но вместо привычных для «подтекстовок» стертых, безликих строк, вместо нестерпимых штампов — свежие образы, ароматные слова, от которых пахнет лесной хвоей и степными ветрами...

Рамки статьи не позволяют мне привести примеры — желающие найдут их во множестве в упомянутой статье Андреева (стихи А. Городницкого, А. Якушевой, А. Дулова и прочих) или в изданных сборниках Я. Смелякова, М. Сергеева, Д. Ковалева, Н. Матвеевой, Б. Окуджавы и других поэтов, откуда черпают тексты самодеятельные композиторы. Но поверьте: успех «менестрелей» процентов на 70 определяется яркими поэтическими образами.

Вот урок для профессиональных композиторов! Редко, очень редко авторы бытовой и эстрадной песни обращаются к большой, настоящей современной поэзии, к текстам, не написанным специально для них (единичные примеры — отдельные произведения К. Ваншенкина, Е. Евтушенко и других). А ведь стихи Пушкина первыми «музыкально освоили» авторы бытовых романсов, то есть тех же песен. Было бы неплохо, если бы наши композиторы-песенники понимали и любили советскую поэзию так, как понимают и любят ее молодые инженеры, врачи, геологи — «менестрели».

Не менее 20 процентов успеха самодеятельных песен я отношу на счет исполнителей. Среди них немало по-настоящему талантливых певцов эстрадного типа, эмоциональных, очень музыкальных и разносторонне артистичных (например, ленинградцы В. Сейнов и В. Лосев).

И наконец, музыка, на долю которой «остается» приблизительно 10 процентов. «Наконец» потому, что она не представляет сильной стороны подавляющего большинства песен, а зачастую вообще не имеет самостоятельной ценности. Чаще всего это нанизывание самых стандартных, многократно слышанных оборотов городской, бытовой и эстрадной музыки. Иными словами, та банальность, которую столь успешно побеждают «менестрели» как авторы текстов, берет реванш в их напевах. Лишь изредка давно знакомые интонации комбинируются по-новому или получают индивидуальный оттенок благодаря образной конкретности аккомпанемента (ленинградец Е. Клячкин). И уж совсем в исключительных случаях музыка более или менее оригинальна и притом соответствует словам как образно, так и стилистически («Березы» ленинградца Г. Павлова).

Почему же слабая музыка отнюдь не сводит на нет достоинства стихов и исполнения? Дело в том, что она в бытовой песне нередко выполняет ту же прикладную функцию, что и в эстрадной, то есть служит «распеванию» текста, его «донесению». И когда человек напевает вслух или про себя (но во всех случаях для себя) такую песню, ему важно соответствие напева не непосредственно словам, а настроению данного момента, которому в свою очередь отвечают и слова. Они связаны с музыкой, таким образом, не прямо, а через обстановку бытования песни.

Пока мы теоретизируем, самодеятельные авторы очень широко пользуются этой особенностью жанра. И не будем судить их слишком строго за то, что они создают малооригинальную музыку: она нужна им для того, чтобы распеть хорошие стихи — то острые, то трогательные, то беспечно веселые и даже фарсовые, но всегда искренние.

Плохо другое: временами «менестрелей» подводит вкус, и из «лежащих на слуху» интонаций они отбирают такие, которые связаны с мещанской и блатной песней периода нэпа или с самыми ветхими, выдохшимися романсами Вертинского. Возникают ассоциации, компрометирующие всю песню. К сожалению, такое встречается, например, у талантливого В. Высоцкого — актера «Театра на Таганке». Я слышал его песни. Наряду с несколькими приятными мелодиями в спектакле «Добрый человек из Сезуана» явным промахом оказались «зонги», в которых выделялись начальные интонации, напоминавшие то ли напевчик «На Дерибасовской открылася пивная...», то ли небезызвестную «Мурку».

Итак, отнесемся к самодеятельному бытовому творчеству критично и в то же время заинтересованно. Это художественные документы эпохи, которые способны многое сказать о вкусах и запросах современной молодежи, об излюбленном сейчас круге интонаций, кое в чем научить профессиональных авторов, как не надо делать, но кое в чем — и как надо. Хорошо, что весной этого года в Ленинграде состоялся первый общегородской конкурс песен самодеятельных авторов. Такие конкурсы

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

Содержание