Выпуск № 3 (316) | 1965 - страница 31

...В глубине коридора ДНТ на первом этаже приютилась городская библиотека № 30, при которой работает единственный на всю Одессу нотный отдел. Работают в отделе двое. Одна — совсем молоденькая, другая постарше. Аккуратно одетые, сидели они вдвоем за одним столом, выдавали ноты, книги, огорчались, если нужных произведений не оказывалось, а иногда и советовали что-то взамен и, принимая принесенное, внимательно просматривали страницы.

Порой завязывался приблизительно такой разговор:

— Ты что, на нотах ел?

— Не...е...т

— А почему они в таком виде?

Молчание.

— Если не умеешь быть аккуратным, хоть в бумагу их обертывай.

Молчание.

— Получай учебник по элементарной гармонии и, смотри, не пачкай... Бери, что же не берешь?

— А газетку?

— Какую еще газетку?

— Обернуть! У меня руки... — заикается от смущения паренек, — того, не очень...

Он ушел, прижимая учебник локтем к боку, на всякий случай.

Двое из пришедших, получив ноты, уселись у окна за стол что-то записывать. И переписывая, прислушивались к нашему разговору, изредка задавая свои вопросы.

Вопросов было много:

Когда будут издавать больше педагогической литературы? Ведь с ней беда. Попробуйте, встаньте на наше место и скажите людям «нет», столько раз, сколько мы говорим!

А долго ли «ноты-почтой» будут вместо одного присылать совсем другое. Мы просим «Этюды» Флеша, а они нам — «Музыкальную азбуку».

Кто у вас в Москве определяет тиражи? Оперных клавиров достать невозможно...

А что журнал ваш совсем отказался давать нотные приложения? Ну хоть песни печатайте: одну на номер ведь можно найти хорошую!

«Ла Скала» слышали?

А писать о поездке Большого в Италию будете? Почему мало об этом пишете? Ведь не только о футболе знать интересно!

В потолок что-то ударило, и за стеллажами зашуршала осыпающаяся штукатурка.

— Когда там танцуют, мы качаемся, — пояснила старшая, Дина Михайловна. — Ремонт скоро будут делать. Вот когда с книгами намучаемся. А вообще, конечно, нам тесно. Хорошо бы большую комнату и рояль, ну хотя бы пианино, чтобы читатели наши могли тут же с новыми нотами познакомиться, — и обе библиотекарши посмотрели на тесно прижатые друг к другу стеллажи и два маленьких столика у окна — «читальный зал» нотного отдела.

Две премьеры

На улицах Одессы кипит жизнь. Тесно от людей и в библиотеках, и в Доме моряков, тесновато в консерватории, не протолкнуться к прилавку специализированного магазина грампластинок на улице Советской Армии. Тихо и просторно лишь в одном общественном здании города — Одесском оперном театре.

Когда-то слава его гремела не только на всю Россию, но и на всю Европу. «Пройти» в Одессе значило не меньше, чем «пройти» в Петербурге. Здесь гастролировали чуть ли не все знаменитые итальянские певцы, пели Шаляпин, Собинов, Фелия Литвин, здесь получил восторженное признание слушателей вдохновенный дар Саломии Крушельницкой, той самой певицы, которая вернула итальянской публике поначалу освистанную ею пуччиниевскую «Чио-Чио-Сан»... Наконец, именно Одесская опера определила творческое призвание А. Неждановой и Е. Катульской.

Замечательные музыканты стояли за пультом оркестра — А. Пазовский, И. Прибик, А. Маргулян, С. Столерман... Одесская сцена видела таких режиссеров, как В. Лосский и Н. Боголюбов. Ее спектакли оформляли Ф. Федоровский, А. Петрицкий.

На памяти многих те времена, когда Одесская опера была главным культурным центром города, вокруг нее кипели страсти, была создана атмосфера активной заинтересованности массы любителей музыки, энтузиастов оперного дела.

Теперь все не так. Одесситы с горечью говорят, что сегодня «театру не до них», что он делает главную ставку на курортников: полгода театру обеспечен сбор. Видимо, театр не заботится о своей постоянной аудитории, не воспитывает зрителя.

Если вы, будучи в театре, посмотрите на убогий стенд, посвященный постановкам советских опер и балетов, с пятнами клея — след содранных фотографий (видимо, дело рук поклонниц), то из этого уже сможете понять, как мало заинтересованы здесь даже в такой наглядной и простой пропаганде своей деятельности.

Конечно, каждый театр знает периоды творческого подъема и периоды спада. Каждый коллектив переживает не только радости побед, но и горечь поражений. Процесс роста труппы и освоение ею нового материала, пожалуй, никогда не проходит безболезненно, как и у всякого живого организма. Но нынешняя афиша театра не отмечает репертуар-

ных поисков, которые могли бы объяснить сегодняшний трудный этап в его жизни. Что ни говори — выступать перед полупустым залом не легкое испытание для певцов и артистов балета. Но стремление к «экспериментам» в одесской труппе довольно заметно. И как знать, может быть и оно объясняет отчасти сравнительно малую заинтересованность одесситов в деятельности своего «главного» театра. В этом нет парадокса.

Новое прочтение хорошо тогда, когда оправдывается самим материалом, служит более глубокому психологическому раскрытию художественного замысла, высвечивает новые, ранее незамечаемые грани того или иного оперного или балетного образа. Но когда желание постановщиков диктуется лишь намерением во что бы то ни стало «освежить» произведение, то это не всегда идет на пользу. Вдохновляемые идеей борьбы со стандартом, они по существу начинают воевать с живой традицией. Такая же традиция меньше всего то, что нужно взрывать, искоренять и преодолевать. Ведь очень часто она начинает жизнь вместе с произведением, будучи заложенной в характерах действующих лиц.

Действительно, разве не сам Чайковский отдал Ленского лирическому тенору, а Онегина — баритону, тем самым наметив не только музыкальную, но и эмоционально психологическую характеристику их образов. Так и Бизе создал свою Кармен, отличную от той, которая возникла под пером Проспера Мериме, но и непохожую, допустим, на Манон Массне. Да и нужно ли, чтобы Кармен была сродни Манон?

Мог ли бы тогда поэт адресовать Кармен слова:

Она стройна, глаза, как сливы.
В них уголь спрятала она, —
Зловещи кос ее извивы,
Дубил ей кожу сатана!

Мог ли бы тогда Блок, увидав Кармен-Дельмас в спектакле петербургского Театра музыкальной драмы и посвятив ей целый цикл стихов, сказать:

О, страшный час, когда она,
Читая по руке Цуниги,
В глаза Хозе метнула взгляд!
Насмешкой засветились очи,
Блеснул зубов жемчужный ряд,
И я забыл все дни, все ночи,
И сердце захлестнула кровь,
Смывая память об отчизне...
А голос пел: ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь!

Фото

Кармен — З. Лысак

Вопросы эти не покажутся странными тем, кто слышал оперу Бизе в нынешней постановке на одесской сцене. Видимо, стремясь дать оригинальное решение спектакля, найти какие-то новые краски, дирижер Я. Вощак переакцентировал, изменил все звучание музыки. Бравурная яркость и блеск оркестра Бизе оказались затушеванными, приглушенными, темпы ряда эпизодов, в том числе «Сегедильи», — замедленными, образ главной героини приобрел оттенок элегической мечтательности, порой даже рефлексии. Все это создало препятствие между трактовкой музыкально-сценического образа Кармен и ее поступками.

Больше того, трагический конфликт произведения оказался в непреодолимом противоречии со сценической ситуацией, где рефлектирующая Кармен и пассивный Хозе (Г. Дмитриев) не в силах по самой своей человеческой сути вступить друг с другом в смертельную схватку. Но композитор сталкивает их, и спасти Кармен от навахи Хозе не в силах дирижера. Кармен гибнет. А за что? Из спектакля не ясно. Конечно, можно легко возразить, что в зрительном зале сегодня вряд ли найдется человек, не знающий истинной причины гибели цыганки. Но все же очарование искусства в том, что оно способно каждый раз заново открывать истину.

В одесской «Кармен» этого не произошло... А жаль, потому что Я. Вощак — хороший музыкант.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Две премьеры

Фото

Кармен — З. Лысак

Содержание