не — ночная дежурная. Может, конечно, она кого-нибудь и разбудила, зато призвала к порядку «нарушающих»...
Назавтра прибывших на отдых композиторов и музыковедов пригласили к десяти утра на встречу с администрацией. Объяснили: на пляж и вообще на солнце в первый день выходить не рекомендуется. Надо акклиматизироваться. Да, место беседы было для этого «более чем подходящее» — замкнутый глухим высоким забором зал открытого летнего кинотеатра. Застойная духота, нестерпимо палившие прямо в темечко солнечные лучи. За столом под красной плюшевой скатертью — администрация, вполголоса обсуждающая свои дела. Директор — грузный мужчина в чесучевом пиджаке, обведя всех присутствующих суровым взором, начал так:
— Отсутствующих ждать не будем. Учтем на будущее их невнимание к просьбам дирекции... Наш санаторий, товарищи, работает в летние месяцы как дом отдыха...
Потом нас спросили, есть ли вопросы. Профессор Московской консерватории, застенчиво склонив набок голову, тихо сказал:
— Простите, пожалуйста. Я хотел бы выяснить, нельзя ли здесь получить напрокат раскладушку? Очень душно, понимаете ли, днем в палате отдыхать, а у меня сердце уже не такое, как раньше было...
Директор попробовал улыбнуться. «Согласен с Вами, — промолвил он почти дружелюбно. — Вот что могу посоветовать: садитесь утром на рейсовый автобус. Он не очень переполнен, сесть можно. И поезжайте в Ялту, у нас промтоварные магазины тоже с одиннадцати работают. Купите, раскладушек полно. Вся поездка не больше трех с половиной часов отнимет. Проедетесь, морем полюбуетесь...»
И повернулся к холеной женщине в белом халате, сидевшей с ним рядом. Та проворно вскочила.
— Товарищи композиторы, — сказала она звонко, стараясь излучать всем своим видом радушие. — В нашем санатории отдыхают не только советские граждане. Приезжают к нам и гости из-за рубежа. Поэтому к вам особенная просьба: чувствуйте себя хозяевами. Каждый из вас должен подумать о том, с каким настроением уедут отсюда гости из других стран, какие они увезут о вас впечатления. Мы, например, очень остались довольны предыдущей сменой вашего корпуса: композиторы нам помогали много с самодеятельностью — концерт устроили, пели, играли...
Аудитория молчала. И тут в лице дамы в халатике словно вдруг сломалось что-то: оно стало злым, неприязненным.
— Впрочем, я не очень-то настаиваю, — едким голосом сказал кто-то внутри нее. — Бывают, конечно, которые считают ниже достоинства здесь выступать. Да и потом, — она обвела нас всех пристальным взглядом, — что-то и не вижу я здесь никого из композиторов...
Шли недели. Теперь все, включая новичков, знали: не хочешь портить себе нервы — старайся не попадаться на глаза никому из обслуживающего персонала. Есть, правда, вежливый человек — нянечка, убирающая корпус. С ней приятно поговорить. Она тоже принимает близко к сердцу, если у тебя в комнате лопается труба под рукомойником и пол заливает водой.
Мы знали: если у кого-то в комнате разобьет окно сквозняком или расклеится стул, лучше потихоньку быстро расплатиться с вежливым, приятным в обращении бухгалтером, чем объясняться с «высоким начальством», доказывая свою невиновность. Ничего, кроме грубостей, не услышишь.
Всяческих инструкций оказалось несметное количество. Но выяснилось также, что сама дирекция чаще других их нарушает, притом самым беспардонным манером. Скажем, приезжать в санаторий на своих автомашинах было нельзя, стоянка их на территории воспрещалась. Объясняли: чтоб никто не вздумал ночью разъезжать и будить людей. Но почти ежесуточно в пять-шесть часов утра все просыпались от дикого рычанья трехтонки, медленно, с отчаянным скрежетом спускавшейся мимо по дороге: именно в эти утренние часы дирекция распорядилась начинать ремонтные работы рядом с нашим корпусом. Мы знали: детей до 16 лет привозить в санаторий не положено: мы и не возили. Но голова разламывалась у того, кто пытался догадаться, почему ежедневно, в мертвый час, наш дом оглашался капризным вытьем объевшейся за обедом премиленькой толстушки лет шести — девочки Танечки, которую родители преспокойно держат в своей двухместной палате и даже — смелые люди! — водят за ручку в столовую? Кое-кто, правда, объяснял, что папа Танечки — гипнотизер, он сумел внушить директору, что у того зрительные галлюцинации...
Мы знали: забудешь курортную книжку — на пляж не пустят. А вот если поздно придешь, свободных топчанов уже не будет. Добрая их половина окажется притом занятой совсем чужими, неизвестно как через контроль «просочившимися», людьми...
Но — странное дело, — чем больше проходило времени, тем спокойнее мы становились. Все меньше хотелось протестовать, писать куда-то, доказывать чью-то неправоту. Хотя ясно было: перед нами маленький край стопроцентной, нетронутой ветрами критики бюрократии; край чиновного ханжества, где нашли себе приют такие ископаемые субъекты, каких, казалось бы, можно встретить разве что в пьесах сатириков XIX века; тем не менее факт оставался фактом. Мало кто из вкусивших полной чашей всяких подобных инструкций вознамеривался довести свой протест до победного конца. Большинство проходило мимо.
Родион Щедрин не прошел мимо. Еще до приезда в пансионат он развернул путевку и прочел «Памятку отдыхающему» — шедевр косноязычия и тугоумия. Если верить этому документу, отдыхающему все запрещалось, он ни на что не мог рассчитывать. Поначалу от знакомства с памяткой становилось даже весело... В первый же день отпуска Щедрин убедился, что эта памятка — отнюдь не реликвия прошлых времен! Вот они, живые враги чужого покоя, крадущие драгоценные нервы у людей. И композитор решил бороться средствами искусства.
*
21 августа — 21 октября 1963 года — такая дата стоит под партитурой нового сочинения Родиона Щедрина — «Бюрократиады», курортной кантаты. Нет, не для «капустника» предназначено это произведение. Это не дружеский шарж, а острая музыкальная сатира, по отточенной резкости приемов, продуманной лаконичной композиции близкая творчеству Кукрыниксов. Кантату Щедрина роднит с рисунками известных карикатуристов презрение к бюрократам и чинушам, выраженное через смех, язвительный и уничтожающий.
Самое, пожалуй, яркое качество дарования Щедрина — острохарактеристический юмор — обернулось здесь обличением, острой и едкой насмешкой. В своем сокрушении нравов и порядков «Страны Курпатии» Щедрин опирался на многое. На сатирический опыт великого русского писателя — своего однофамильца. На «Раек» Мусоргского. И на музыкально-сатирический опыт Стравинского, Прокофьева («Поручика Киже» в особенности), Шостаковича. И, конечно, на традиции Маяковского1.
Еще добавим: Щедрину помогала и музыка самого Щедрина. Начиная от озорной «Семеновны» и Царя Гороха и кончая оркестром Кундурушкина, который подан автором оперы «Не только любовь» с явной издевочкой.
«Бюрократиада» состоит из десяти номеров1, в которых участвуют солисты, хор, небольшого состава оркестр, и опирается на строго продуманную систему организации музыкальных образов.
В кантате три группы «действующих лиц». Одна — это сами бюрократы. Другая — те, кто равнодушно, смиренно взирает на них. Третья — люди — наивно беспечные, легкомысленно нe придающие значения чиновничьим свинствам.
Сочинение начинается и завершается выступлением равнодушных. Автор как бы подчеркивает этим главную свою идею, близкую тому, что когда-то Бруно Ясенский выразил примерно так: «Бойтесь больше всего равнодушных, ибо с их молчаливого согласия еще существует подлость и зло на земле».
Их голоса монотонны, серьезны, исполнены благолепия и чинности. Остроумно использует здесь Щедрин некоторые характерные приемы старинного церковного хорового письма. Ритмическое движение «ровными» половинами или даже целыми, плавные мелодические линии создают у слушателя впечатление нерушимого спокойствия, уверенности в том, что все выражаемое этими голосами неприкосновенно, чуть ли не божественно:
Мы почти уже готовы принять это «за чистую монету», как автор вносит скепсис в наше восприятие, доводит до нашего сведения, что бла-
_________
1 С. Шлифштейн в № 20 «Музыкальной жизни» справедливо подчеркивает, что композитору в осуществлении его замысла очень помогла работа над музыкой к постановке «Мистерии буфф» в Театре сатиры, над музыкой к фильму «Ваня».
1 1. Прелюдия. 2. Речитатив. 3. Ария. 4. Фуга 1-я. 5. Дуэт и хорал. 6. Монодия. 7. Двойной канон. 8. Lamento. 9. Фуга 2-я. 10. Постлюдия.
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Содержание 4
- Призыв матери 5
- Песни Александры Пахмутовой 8
- В. Рындин — театральный художник 13
- «Октябрь» в Большом 22
- Своей дорогой 26
- Живая русская традиция 33
- В стране Курпатии 36
- «Ночной поезд» 41
- Песни из цикла «Акварели»: «Клены», «Эй, дождик!» 46
- Пятая премьера 50
- В партитуре и на сцене 53
- Одесские очерки 60
- Говорит Бенджамин Бриттен 67
- Новые перспективы 68
- В восприятии наших современников 80
- Разговор о Равеле 84
- Совершенствовать вокальное мастерство 89
- Поет Долуханова 98
- Новое в программах 99
- Солирует контрабасист 100
- Александр Слободяник 101
- Молодежь из Тбилиси 102
- Трио «Бухарест» 102
- Письма из городов. Донецк 103
- Письма из городов. Кисловодск 104
- Телевидение: С карандашом у экрана 105
- По следам наших выступлений: Дети ждут! 107
- «Воццек» и музыкальный экспрессионизм 109
- Нестареющая музыка 119
- Фестиваль в Познани 123
- Быдгощ и Торунь, 1966 127
- Письмо в редакцию 129
- Большой театр в Милане 130
- Спустя два века 139
- Вдумчивый музыкант-педагог 141
- И скучно и грустно 144
- Коротко о книгах 146
- В смешном ладу 148
- Поздравляем женщин! 150
- Хранительницы песен 154
- Трагедия исчезнувшего села 155
- «Княжна Майя» 156
- На сцене — герои Маршака 156
- В союзах композиторов 157
- Поздравляем юбиляров 157
- Поздравляем юбиляров 158
- В Поволжье 159
- Второе рождение 159
- Новая роль. Неожиданный дебют 161
- «После третьего звонка» 161
- Бетховенский цикл в Казани 161
- Колхозная музыкальная 162
- Премьеры 163
- Памяти ушедших. П. Ф. Покромович 165