Выпуск № 3 (304) | 1964 - страница 9

сих пор не удавалось организовать широкую пропаганду лучших сочинений Галынина, в первую очередь его Струнной сюиты. Но, честное слово, совсем не поэтому Ария была встречена овацией и исполнялась дважды подряд (этого не удостоилось больше ни одно симфоническое сочинение смотра!). Просто каждый ощутил в музыке дыхание истинного таланта. Вот есть он, и уже неважно, что в зале Дома архитекторов начисто «отсутствует» акустика¹, что оркестр мог бы играть более собранно, внимательно и выразительно, если уж ему поручили премьеру...

Есть талант, и этим в общем-то все сказано. Но все-таки одной констатацией никак не хочется ограничиваться. Потому что, как всякое создание большого художника, Ария для скрипки вызывает потребность еще раз затронуть кое какие спорные вопросы. Мы часто говорим: «современно лишь то произведение, которое написано современными средствами, современным музыкальным языком». Но что это такое — «современный язык»? Ария Галынина, например, современное сочинение? Бесспорно, иначе наверняка искушенная «музыкантская» аудитория, да и рядовые слушатели не приняли бы его так беззаветно искренне. А ведь язык ее предельно прост и будто бы совсем не на «уровне века» — даже проще, чем у «неопримитивистов», как называют иные зарубежные ученые, допустим, Орфа.

Заранее отказываясь от подробного анализа того, что именно определяет жизненность произведения, хочется отметить лишь одно — интонационную содержательность музыки. Вслушаемся в основную тему. Она построена на исконно русских напевах. Сколько раз в протяжных народных, а затем в советских лирических песнях встречался этот оборот ход вверх по минорному септаккорду (до — ми-бемоль соль — си-бемоль ) с соответствующей гармонизацией тоническим и субдоминантовым трезвучиями! Сыграешь его, споешь, и хотя, может быть, не сразу вспомнишь, где он еще использован, но ощутишь, насколько органичен он для русской музыкальной речи и, самое важное, насколько емко его образное содержание. Это, пожалуй, одна из коренных национальных попевок. Из тех, что составляют основу русского мелоса. И такова вся музыка Арии. Большая. Лироэпическая. «Вокально весомая» (Асафьев) и вполне современная¹. Она сама, эта музыка, утверждает: «судите не по платью», судите по внутренней содержательности мелоса, по тому, сколь обобщенны и образно полновесны «интонации-тезисы», из которых развертывается повествование; судите, наконец, по общественной отзывчивости композиторского творчества. И тогда всем нам легче станет вырабатывать общие критерии оценок, меньше будет субъективизма, столь вредного для роста художника, больше товарищеского взаимопонимания и уважения.. А скрипичной Арии Галынина уже сегодня можно предсказать большое будущее. (Кстати, она могла бы отлично звучать как сочинение для унисона скрипачей и струнного оркестра).

Каждое первое исполнение нового крупного произведения Ю. Шапорина — праздник русской музыки. Так воспринимались премьеры Симфонии и «Поля Куликова», «Сказания о битве за русскую землю» (почему — снова «проклятый» вопрос! — почти не звучат эти сочинения ныне в концертах?), «Декабристов». Художественным откровением явились в свое время пушкинские и тютчевские романсы, «Далекая юность» и «Элегия», «Вокализ», «Под вечер примолкла война» и многое другое. Высокой оценки, углубленного анализа заслуживает и оратория «Доколе коршуну кружить», фрагменты из которой (по клавиру) уже ранее были известны общественности. Но сейчас хочется, не повторяя справедливых слов, высказанных по этому поводу в печати, остановиться на одном лишь вопросе.

Юрий Александрович Шапорин творчеством своим, всей своей личностью олицетворяет высокую интеллигентность нашей музыки. Корни ее в лучших, этически возвышенных устремлениях передовой русской художественной интеллигенции, сформировавшиеся еще в дореволюционную пору. Блок и Алексей Толстой. Мясковский и Прокофьев — со всеми ними Юрий Александрович в глубоком духовном родстве. И, может быть, главное здесь в особом качестве ощущения неразрывной связи своей судьбы и судьбы народной, судьбы России, ощущения, которое было органически присуще этим людям, художникам с широчайшим кругозором, мыслящим масштабами истории. Возьмите каждого из названных. Ни один не прошел в своем твор

_________

¹ Кстати по чьей это воле в таком зале исполнялась Ария?! Или и ей угрожает судьба Струнной сюиты?

¹ Мне уже приходилось писать о жизненности в нашем искусстве традиций Мясковского. Ария Галынина, как и его же Струнная сюита, — еще одно тому подтверждение.

честве мимо темы Родины. Мало сказать «не прошел»! Эта тема для них — ведущая, главная. Только так можно понять и трепетно-трагическую лирику блоковской Руси и его же мятежных «Двенадцати», «глубинную связь» «Петра Первого» и «Хождения по мукам» А. Толстого, единую устремленность Пятой и Двадцать седьмой Мясковского, Второго концерта и Шестой симфонии Прокофьева.

В этом ряду по праву занимает место творчество Шапорина со всей присущей ему лирической экспрессией, влюбленностью в родную природу, в русскую поэзию. И в то же время голос Шапорина неповторим. Во всем богатстве русской советской музыки он звучит самостоятельно, потому что рожден особой, свойственной только этому художнику образной сферой.

То, о чем здесь идет речь, наверное, общеизвестно. Но надо об этом сказать, чтобы выразить чувства тревоги и озабоченности. Отчего, в самом деле, шапоринская традиция не находит достойных продолжателей? Не сказывается ли в этом, помимо недостатка широкой образованности и настоящей интеллигентности у иных молодых¹, то самое однобокое понимание «современности языка», о котором уже говорилось? Да, музе Шапорина чужды многие крупные творческие явления XX столетия. Но означает ли это, что муза Шапорина чужда XX столетию? А главное, разве не верно, что по-настоящему самобытный талант отличается не только тем, что он ассимилирует влияния современного ему «чужого» искусства, но прежде всего тем, что, соприкасаясь с иными влияниями, он отталкивает их от себя?

Тем более важно подчеркнуть, что развивать шапоринские традиции — значит развивать некоторые из глубоко почвенных традиций национального искусства. Увы, не хватает порой нашему творчеству именно этого — интеллигентности духовного строя, высокой культуры чувства, душевного благородства.

...«Реквием» Кабалевского я слышал в четвертый раз и поэтому могу утверждать со всей «музыкальной ответственностью»: сочинение это все прочнее входит в сознание, все лучше и рельефнее воспринимается. Ему сопутствует неизменный успех у самой различной по составу аудитории¹, и в этом смысле победа композитора особенно убедительна. Ведь находились скептики, утверждавшие, что современная публика, привыкшая к «космическим» скоростям, жаждущая динамизма, будет скучать, сидючи чуть ли не полтора часа в концертном зале при исполнении такой «бездейственной» оратории. Нет, слушают, очень хорошо слушают, принимают близко к сердцу.

Как не сказать о том, что, на мой взгляд, больше всего удалось композитору и что как-то особенно отзывается в душе. Эпический зачин: «Помните!.. О тех, кто уже не придет никогда...» Скорбный распев напряженно звучит во фразах: «Не плачьте! В горле сдержите стоны...» и особенно — «горькие стоны» (на смену распевной диатонике впервые в партии солиста появляется хроматика).

И словно лавина обрушивается: «Вечная слава героям!» Как прощальные залпы. Один, другой, третий... Каждый раз они отзываются болью невозвратимой утраты. Образ найден безошибочный и, заметим, создан исключительно точно отобранными средствами. Начиная от тональности b-moll, которая, наверное, даже у тех, кто не имеет абсолютного слуха, ассоциируется с похоронным маршем Шопена — так прочно осел он в нашей памяти, звучащий по радио, когда народ провожал на Красную площадь в последний путь лучших своих сынов. И кончая ударом там-тама, вызывающего в воображении удар колокола — такой исконно национальный русский образ.

Почти зримую картину погребального шествия сменяет раздумье. То философски-сдержанное: «Но зачем она им, эта слава, мертвым?», то взволнованно-трагедийное:

Знаю: солнце в пустые глазницы
не брызнет!
Знаю: песня тяжелых могил не откроет!

И затем великолепное по музыке (об этом уже писали) обобщение — «И бессмертные гимны...». После «Вечной славы» это лучшее из лучшего в «Реквиеме».

Что еще? «Разве погибнуть ты им завещала, Родина» (№ 2), «Я не умру» — выразительнейшее от начала до конца соло баритона с хором (№ 3), «Черный камень» — вдохновенная вокально-симфоническая поэма-эпитафия, «Наши

_________

¹ Тема эта очень большая. Ее вовремя и очень правильно затронул В. Власов в своей статье «Быть достойными учителями» («Советская музыка», № 2, 1964).

¹ Это правильно отмечали на обсуждении смотра многие ораторы, в том числе В. Киселев, А. Иконников.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание