Выпуск № 3 (304) | 1964 - страница 38

В конце 30-х годов я стал увлекаться фотографией и как-то сделал три снимка с Николая Яковлевича. Снимки эти с фотографической точки зрения удачными назвать я бы не решился, но что-то в них было схвачено очень хорошее. Во время «фотосеанса» мы оба почему-то смеялись. Это отразилось на качестве снимков, зато дало в результате редкий, едва ли не единственный снимок «смеющегося» Мясковского. Получив эти снимки, Николай Яковлевич ответил мне: «Дорогой Дмитрий Борисович, спасибо за письмо и вложения. Техника последних оставляет кое-что желать, но все же жертву можно узнать, пожалуй, даже больше, нежели слышанную мною сегодня Шестнадцатую симфонию в записи тонфильма».

Д. Кабалевский

Неизменно чуток бывал Мясковский и к интонациям бытового городского романса. Очень выразительны в этом отношении первая тема Андантино Шестнадцатой, вторая тема пролога из Двадцать первой, начальная тема средней части Двадцать четвертой симфонии, второй и третьей частей Одиннадцатого и медленной части Тринадцатого струнных квартетов.

Многое в творчестве композитора близко и русской протяжной песне. Все это — лучшие страницы музыки Мясковского. Их главное «оружие» — мелодизм.

Достаточно лишь ознакомиться с сочинениями, упомянутыми в данной статье, чтобы испытать чувство изумления: как могла возникнуть версия о «невокальности» музыки Мясковского? Конечно, не все его темы выразительны в одинаковой степени, но все они в равной мере мелодически распевны.

Здесь уместно коснуться и другого вопроса — о национальном в музыке Мясковского. Уместно потому, что передовые тенденции искусства композитора свидетельствуют о непреходящем значении его опыта в творческом решении этой проблемы, столь важной для развития реалистического искусства.

Еще четверть века назад Мясковский писал: «15-ю симфонию, написанную мною в прошлом году, многие ценят за ее оптимизм и лирическую взволнованность. Но и это все еще не тот язык, какой я ищу, чтобы чувствовать себя вполне художником наших дней. Я не знаю, каким этот язык должен быть, и не знаю рецепта его поисков; ни устремление в сторону народной песни, ни интонации наших городских мелодий в чистом виде не кажутся мне еще теми единственными данными, которые создают музыкальный язык социалистического реализма в инструментальной музыке, специфика которой имеет глубокие отличия от музыки песенно-вокальной»¹ (разрядка моя. — А. И.).

Таким образом, композитор верно чувствовал, что национальные черты в облике нашего современника не есть что-то раз навсегда данное, окончательно сложившееся в образ цах крестьянского или городского песенного фольклора.

Впитывая веянья фольклора, его жанровые особенности и будучи тесно связанным с традициями классиков, Мясковский насыщает свои сочинения подлинно русским колоритом и в то же время обогащает палитру искусства новыми чертами, продиктованными обликом современного героя.

Примечательно, что в финалах, содеряшщих идейный итог произведения, у Мясковского сравнительно мало цитатного фольклорного материала. Для него проблема национального была органически связана с задачей воплощения социалистической действительности, и потому образы и краски он непосредственно черпал из самой жизни.

В музыке Мясковского «русское» — синоним «современного». И хотя сложный интонационный сплав трудно обозначить словами, именно он обновляет национальную форму искусства социалистического реализма.

В современной почвенности творчества, в естественно вызревающей оптимистической концепции симфоний, утверждающей поэтическое восприятие жизни, в раскрытии положительного идеала в противовес отвлеченной «эмоционально-нагнетательной» музыке сказался, по собственному выражению композитора, беспокойно ищущий дух передового художника-гражданина.

_________

¹ Н. Я. Мясковский. Автобиографические заметки о творческом пути. Сб. «Статьи, письма, воспоминания», т. 2, «Советский композитор», М., 1960, стр. 18.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание