только В. Софроницкий проявил присущую ему неутомимость — дал за сезон около пятнадцати сольных концертов. Но уже Г. Гинзбург выступил с сольными программами только три раза, Я. Зак — два раза, Э. Гилельс и Л. Оборин играли только с оркестром. Обычно творчески очень инициативный С. Рихтер ограничился на этот раз всего тремя сольными вечерами. По одной программе дали в минувшем сезоне Д. Ойстрах, Г. Баринова, М. Ростропович, Д. Шафран...

Нам скажут: некоторые из названных виртуозов провели немало времени в зарубежных гастрольных поездках. Мы можем только радоваться их успехам за пределами родной страны. И все же разве справедливо, что Москва слышит их меньше, чем США или Япония? Разве не было бы естественным, чтобы любой из наших прославленных мастеров считал своим патриотическим долгом сыграть каждое подготовленное им новое произведение прежде всего перед советской аудиторией, которая любит и ценит своих артистов, с волнением ждет их выступлений!

Концертный сезон следует более равномерно «нагружать» выдающимися музыкальными событиями. Это существенная проблема планирования концертной жизни. Однако и здесь далеко не все обстоит благополучно. Иные недели переполнены творческими премьерами, исполнением репертуарных «редкостей», выступлениями лучших концертантов; но затем наступает спад — долгое время филармоничеокие афиши мало чем радуют взор любителя музыки. В непосредственной близости, а то и одновременно в соседних залах назначаются однотипные концерты: 23 ноября — концерт пианиста М. Воскресенского, 24-го днем — пианиста Л. Бермана и вечером — швейцарского пианиста Ж. Бернана; 25 ноября концерт польского пианиста А. Харасевича — параллельно с прокофьевской программой В. Софроницкого. Первый концерт бетховенского цикла М. Гринберг назначен одновременно с празднованием юбилея Г. Нейгауза, а второй концерт — в тот же вечер, что и концерт Мацууры. Может быть, филармонии это и было удобно, но ведь стоит позаботиться также об интересах слушателей, да и самих артистов, у которых параллельный концерт отнимает часть аудитории.

Наши концертные залы редко пустуют. Почти любая бетховенская или шопеновская программа даже скромного молодого концертанта собирает полный зал. И все же дебютирующий исполнитель, а еще чаще — композитор порой становится перед печальным фактом отсутствия слушателей. И не всегда дело заключается в том, что исполнитель плох или произведение неудачно. Широкая публика не покупает билетов, ибо афиша представляет для нее загадку: кто они, эти исполнители, композиторы?

Пропаганда нового в нашем музыкальном искусстве поставлена очень слабо, и в этом повинны не столько концертные организации, сколько общая пресса. О концертах пишут редко, о новых произведениях — почти никогда. Сколько композиторов дожило до седых волос, ни разу не прочтя в общей прессе отзыва о своем творчестве! Кто из широкой публики хотя бы понаслышке знает имена многих наших талантливых композиторов? Да ведь и о подавляющем большинстве молодых виртуозов газеты сообщают только в том случае, если они получают премии на международных конкурсах.

Но здесь мы уже выходим за пределы обозрения минувшего филармонического сезона. Этот вопрос, так же, как и вопросы лекторской, клубно-массовой работы концертных организаций, их популяризаторских изданий, их деятельности в области эстрадных жанров, требует особого рассмотрения.

В настоящем обзоре мы предъявили большой счет организаторам концертной жизни и артистам. Именно потому, что в минувшем сезоне было много интересного, что мы богаты творческими силами, богаты многолетним накопленным опытом филармонической работы, мы не можем снисходительно относиться к тому, что тормозит развитие советской музыкальной культуры.

«Музыкальный сезон кончился. Да здравствует музыкальный сезон!» — позволим мы себе перефразировать старинную формулу. Итак, да здравствует наступающий музыкальный сезон, в котором, хочется верить, будут развиты достижения и учтены ошибки прошедшего сезона.

Вл. Симонов

«Страсти по Матфею»

Три концерта, в которых исполнялись «Страсти по Матфею» (1 июня — Зал имени Чайковского, 3 и 5 июня — Большой зал консерватории), вызвали большой интерес. В последний раз это произведение звучало в Москве в 1933 году.

Почему же так могло случиться? Ведь за эти 25 лет у нас не раз исполнялись симинорная Месса Баха, реквиемы Берлиоза, Верди, «Stabat Mater» Перголези. Реквием Моцарта давно уже стал — и это очень хорошо! — неотъемлемой частью едва ли не каждого концертного сезона. Может быть, для «Страстей» у нас нет достаточных исполнительских сил? Конечно, нашим хорам недостает практического опыта в исполнении крупных ораториальных композиций (о чем свидетельствовало малоубедительное прошлогоднее исполнение си-минорной Мессы Ленинградской академической капеллой). Но именно поэтому, не смущаясь возможными неудачами, наши лучшие коллективы должны чаще исполнять хоровую классику. Что же касается солистов, то вспомним недавние исполнения «Stabat Mater», — как чудесно проявили себя Н. Дорлиак и З. Долуханова! Если проявить больше инициативы, нашлись бы хорошие солисты и для исполнения мужских партий.

По-видимому, дело — в инертности концертных организаций, предпочитающих лучше повторять выученное, чем браться за трудную и кропотливую подготовку нового. Ведь и Реквием Моцарта занял прочное место на филармонической афише отчасти и потому, что он сделан, — значит, можно ставить его в программы, не утруждая себя излишними хлопотами. Ах, эти «излишние хлопоты»! Как неохотно идут на них не только концертные организации, но и сами хоровые коллективы и их руководители. А ведь было время, когда московские хоры сравнительно быстро разучивали и хорошо исполняли реквиемы Берлиоза и Верди, «Самсона» Генделя, а самодеятельная капелла при Доме ученых (руководимая В. Садовниковым) выносила на эстраду Реквием Керубини, «Времена года» Гайдна, «Дидону и Энея» Перселла и др.

Но все-таки баховские «Страсти» предстали наконец перед московской аудиторией. Поблагодарим за это Академический хор Латвийской ССР и его художественного руководителя Яна Думиня — тем более, что их исполнение во многом стояло на вполне достойном уровне. Хочется от души поздравить латвийский коллектив с творческим достижением, явившимся итогом серьезной работы. Не все оказалось до конца удачным. Однако были налицо чувство стиля, «баховская атмосфера», без которых любые частные достижения исполнителей остаются втуне.

Латвийский хор звучит компактно и, как правило, интонационно чисто; сочетание звучностей отдельных групп достаточно уравновешено. Неплохо показал себя хор и с технической стороны, — досадным исключением явился лишь быстрый эпизод «Молнии, громы исчезли в тучах», где фиоритурные секстоли шестнадцатыми оказались смазанными, внятно прозвучали лишь сильные доли. Впрочем, техника фиоритурного пения — слабое место едва ли не всех наших хоровых коллективов. Латвийский хор справляется с трудностями баховской полифонии, владеет широким диапазоном динамических градаций от нежного и проникновенного piano до полнозвучного forte.

Коллектив не ограничивается формально верным выпеванием партий. Он эмоционально одушевлен и выступает, как полноправный участник развертывающейся музыкальной трагедии. Именно такая осмысленность хорового пения покоряет в данном исполнении «Страстей». Быть может, с наибольшей художественной убедительностью проявил себя коллектив в хоралах.

Состав солистов в «Страстях» был не очень ровным. Недостаточная сила голосов была весьма заметна на протяжении всего исполнения. С учетом этого обстоятельства, наибольших похвал заслуживает М. Довенман. Исключительную по трудности речитативную партию Евангелиста он спел выразительно и драматично, с неподдельным чувством. Перед слушателями предстал не только певец, способный вникать в дух музыки Баха, но и актер, наделенный талантом перевоплощения. Если в первой части «Страстей» в передаче М. Довенмана порой ощущалась некоторая скованность, то в дальнейшем он полностью вошел в образ, стал искренним и правдивым. Артист интерпретирует свою партию без ложного мистицизма — живые, реальные чувства: тревога, отчаяние, скорбь, негодование... Хорошо спел он и дивную арию с хором «Я буду бодрствовать около моего Иисуса».

Прозрачно звучало сопрано Евы Фреймане. При выразительности исполнения в арии «Кровью изойди...» не все было интонационно точно, но арию «Во имя любви умрет твой спаситель» артистка спела вполне чисто, с обаятельной трогательностью. Л. Дайнэ, пожалуй, глубже ощущает драматические эпизоды. Ей удалась знаменитая ария «Сжалься!» и еще больше — проникнутый невыразимой печалью речитатив «О, Голгофа!». В арии «Ах, не стало больше моего Иисуса» излишнее акцентирование второй доли, при художественно неоправданной люфтпаузе после первой восьмой, придало скорбной музыке неуместный танцевальный оттенок. Виной тому и дирижер, уже в оркестровом вступлении

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

«Страсти по Матфею»

Содержание