Выпуск № 7 (212) | 1956 - страница 9

ный религиозный текст этой песни, чуждый по духу глубоко жизненному содержанию Симфонии. В привлечении этого текста сказалась противоречивость мировоззрения композитора.

Развивая эту мелодию, композитор подчеркивает черты внутреннего трагизма, причем достигается это приемами, коренящимися в русской народной музыке. Жанр лирической песни объединен здесь с жанром плача-причитания. Интонации плачей вторгаются в отдельные моменты развития (вступление, заключение, оркестровые отыгрыши между проведениями темы), драматизируя грустную, но внешне спокойную мелодию.

Трагедийные образы постепенно вытесняют первоначальный образ жизнерадостного веселья. Однако не трагический реквием завершает Симфонию: в конце финала звучит чудесная мелодия медленной части, которая приобретает здесь особо мягкий и просветленный колорит. Это еще неясная, но светлая надежда, взгляд в будущее. И это завершение оказывается значительно более ярким и впечатляющим, чем многие громкие и шумные финальные коды.

Концепция финала Шестой симфонии Мясковского своеобразно продолжает традиции Четвертой симфонии Чайковского. И там образы жизнерадостного народного веселья до известной степени противопоставлены основному лирико-драматическому содержанию Симфонии. Но если в финале Четвертой симфонии господствуют образы народно-жанрового склада, то в финале Шестой симфонии Мясковского эти образы лишь оттеняют основное лирико-драматическое его содержание.

В симфонической и камерной музыке прошлого известны примеры трагедийных финалов (Шестая симфония Чайковского, b-moll’ная Соната Шопена); много можно найти примеров и жизнерадостных завершений. В финале Шестой симфонии Мясковского оба эти типа своеобразно объединены. При общей трагедийной направленности важную, хотя и оттеняющую роль играют в нем и образы веселья, народного ликования.

В своей Шестой симфонии Мясковский смело использует песенные и танцовальные образы подчеркнуто народного склада. Этим он развивает славную традицию русского классического симфонизма, не чуждавшегося простых и ясных народных мелодий в самых сложных лирико-драматических концепциях.

Шестую симфонию, конечно, нельзя признать образцом глубокого и всестороннего разрешения темы революции. Но все же трудно назвать в советской музыке симфоническое произведение (как программное, так и непрограммное), где подобная тема была бы решена с такой огромной впечатляющей силой.

*

После Шестой симфонии Мясковский создал много произведений. На протяжении длительного творческого пути композитора увлекали неустанные творческие искания. Мясковский не относится к числу тех художников, которые, достигнув сравнительно быстро вершины своего творчества, в дальнейшем уже повторяют себя.

В ряде симфоний, созданных вслед за Шестой, вновь проявилось высокое мастерство тематического развития и построения крупной формы. Однако по глубине обобщения и силе обаяния многие из них уступают Шестой. Так, в Десятой или в Тринадцатой симфониях мы не найдем ни проникновенных лирических тем, подобных темам Шестой симфонии, ни подлинно драматических жизненных контрастов; автор тяготеет здесь к сугубо субъективным музыкальным концепциям, к усложнению музыкального языка. В то же время в ряде симфоний Мясковского, созданных в двадцатые и тридцатые годы, мы сталкиваемся с

противоположным стремленном к предельно простому и ясному языку, к народно-жанровой определенности музыкальных образов. Симфонии подобного типа связаны не столько с Шестой, сколько с другой выдающейся симфонией Мясковского, завершенной в дни революции: с его эпической Пятой симфонией.

Среди симфоний, продолживших эту линию, выделяется превосходная Шестнадцатая симфония. Композитор сумел здесь подняться до высоких идейно-творческих обобщений большой героической темы, получившей в этой Симфонии яркое, глубокое развитие.

Линия лирико-драматического симфонизма находит свое продолжение в замечательной Двадцать первой симфонии. Перед нами опять острота контрастов при единстве целого. Спокойное, но несколько сумрачное поначалу вступление, приобретающее затем черты драматизма; активная главная тема, в которой нет, однако, черт смятенности и внутренней неустойчивости; и, наконец, вдохновенная лирическая побочная тема, не лишенная внутренней напряженности, — таковы основные образы этой Симфонии. Много общего с Шестой симфонией есть и в приемах тематического развития: здесь и «затрудненное» развитие с многократными повторами отдельных его этапов (вступление), и быстрые интонационные преобразования (главная тема), и сложное вариантное развитие с противопоставлением устойчивых и неустойчивых интонаций (побочная тема). Но Двадцать первая симфония обладает и принципиально новыми чертами; наиболее важные из них — предельный лаконизм и мудрая ясность выражения.

Заключают творческий путь композитора два выдающихся произведения — Двадцать пятая и Двадцать седьмая симфонии. Эти симфонии во многом родственны друг другу. Но если Двадцать пятая симфония пронизана необыкновенно светлым восприятием жизни, то Двадцать седьмая глубоко драматична, хотя драматизм ее ярко оптимистичен.

Двадцать седьмая симфония завершает упорные поиски композитора в области формы и музыкального языка. И в этой Симфонии композитор остается верен творческим принципам, оправдавшим себя в Шестой симфонии. Снова композитор обращается к методу острых контрастов и своим излюбленным приемам тематического развития. Напряженное развитие сумрачно-драматической темы в первой части контрастирует широкой и напевной побочной теме. Строгая, но проникновенная лирическая тема медленной части противопоставлена драматической середине. И, наконец, в финале беспокойно-стремительной первой теме контрастирует широкая, энергичная тема маршеобразного характера, в которой слышны отзвуки русской народной песни «Слава».

Н. Мясковский обогатил советскую симфоническую музыку многими замечательными произведениями, отличающимися глубиной жизненного содержания, драматической силой и правдой выражения, высоким мастерством. Это был подлинный художник-гуманист, пытливый мыслитель, смелый новатор. Строго-критическое, взыскательное отношение к своему творчеству помогало ему преодолевать трудности и заблуждения. И лучшие его симфонии являются образцами реалистического искусства. Глубокое изучение и творческое использование его наследия будет способствовать дальнейшему развитию нашего музыкального искусства.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

Содержание