вляется с «надрывом», произвольно выдернутая из песни интонация объявляется доказательством «опошления» или «огрубления» образа, встретившаяся где-то синкопа свидетельствует о «джазовом влиянии», хроматический ход считается ненародным, квадратность — выражением примитивности, танцевальный двудольный или трехдольный размер — признаком легковесности и т. п.

Представим себе композитора, который попытается всерьез воспринять все эти указания о «запрещенных» музыкальных приемах. Это неизбежно приведет его — даже при самых лучших творческих намерениях — к штампу и скучному однообразию. Так оно, к сожалению, часто и бывает. Нет ничего общего между упомянутыми выше рапмовскими ограничениями и теми ясными, четкими указаниями, которые были даны А. А. Ждановым в его выступлении на совещании деятелей советской музыки. А. А. Жданов говорил, что если музыка «становится неизящной, некрасивой, вульгарной, она перестает удовлетворять тем требованиям, ради которых она существует, она перестает быть сама собой». А ведь в кабинетно-начетнических суждениях некоторых музыковедов содержатся все предпосылки для убиения живой, естественной и красивой музыки.

У нас много спорят о значении фактора популярности в оценке советских песен. Мне кажется, что этот довольно ясный вопрос запутан мудрствованиями отдельных товарищей.

Величайшей наградой для композитора является признание его творчества народом. В песенном жанре это сказывается с особой силой. Широкая популярность хорошей песни может быть достигнута и через два-три года после ее создания, но привлекательность песни, расположение к ней широкой аудитории должны обнаружиться сразу. Если же песня не вызывает такой реакции, то это вообще не песня. Из этого следует, что признание песни народом, как правило, свидетельствует о ее высоком идейно-художественном качестве.

Конечно, бывали и такие случаи, когда в массовом быту широко распространялась какая-либо пошлая песня. Иногда этому способствовали такие мощные средства пропаганды, как кино, радио, особенно граммпластинки. Этому же содействовали некоторые исполнители. Но популярность подобных «шлягеров» оказывалась весьма недолговечной: они никогда не выдерживали проверки временем и быстро забывались.

Что же касается песен, исполняемых в народе на протяжении многих лет, то здесь мы никогда не обнаружим каких-либо срывов общественного вкуса, требующих «скорой помощи» со стороны критики. Между тем некоторые критики и музыковеды, игнорируя это бесспорное положение, любят оказывать такую «скорую помощь», основываясь на узко кабинетных соображениях. Предостерегая композиторов от опасностей «хвостизма», они впадают в противоположную крайность — проявляют высокомерное, пренебрежительное отношение к запросам широкого слушателя. Барские назидания подобных критиков являют собой как бы оборотную сторону пресловутой теорийки о том, что «непонятные народу музыкальные произведения будут поняты через 50–100 лет». В данном случае эта теорийка оборачивается так: «Неважно, что данные песни уже много лет поет и любит наш народ; вот через 50–100 лет он настолько культурно вырастет, что разлюбит эти песни». Не ясно ли, что подобные суждения глубоко порочны?

К сожалению, мы очень часто являемся свидетелями того, что в результате чрезмерно послушного и неразборчивого приятия автором подобной «критики» песня не улучшается, а становится хуже. Происходит искажение животворного существа критики, и у семи нянек дитя оказывается без глаза. Речь идет в данном случае не только о печатной критике, но и о той линии в области песенного творчества, которую проводят редакторы Музгиза, работники радио, Комитета по делам искусств, ЦДСА и т. д. Иногда эти товарищи считают своим долгом не просто советовать, а беспрекословно требовать переделки не понравившегося им оборота в музыке или некоторых строчек в тексте песни. Авторы музыки и текста, зная, что непринятие этих требований помешает изданию и исполнению песни, подчас с тяжелым сердцем идут на переделки, способные лишь ухудшить, обесцветить их произведение.

В результате подобных поправок и переделок одна и та же песня появляется в

нескольких вариантах. Музгиз печатает один вариант, радио принимает к исполнению другой, на граммпластинку записывается третий, в концертах филармонии звучит четвертый и т. д. Страдает песня, страдает автор, недоумевает дезориентированный исполнитель, недоумевает и массовый слушатель. Мне кажется недопустимым навязывание автору каких-либо категорических «директив» по отдельным деталям творчества; такая ложно понимаемая «критика» подавляет инициативу автора, умаляет его личную ответственность за качество песни.

Было бы, конечно, глубоко неверным возражать против критики деловой, доказательной, профессионально убедительной. Но если критик, предъявляя композитору упрек в слабом изучении жизни, сам обнаруживает недостаточное знание жизни и оторванность от массовой музыкальной практики, то такая критическая деятельность, в свою очередь, нуждается в серьезной критике.

Позволю себе привести один пример. В третьем номере журнала «Советская музыка» за 1950 год был помещен неверный, поверхностный обзор новых песенных изданий Музгиза, принадлежащий перу К. Петровой. Так как статья эта шла в качестве нотографического обзора с благословения редакции журнала, группа композиторов — Б. Мокроусов, С. Кац и я — сочла необходимым высказать свое принципиально обоснованное несогласие с некоторыми оценками, сформулированными тов. Петровой. Свои возражения мы изложили в письме, адресованном редакции газеты «Советское искусство». Возражая против некоторых общетеоретических положений автора обзора, мы указали в своем письме, что оценки, данные тов. Петровой песням «Сормовская лирическая», «Дай руку, товарищ далекий» и «Прощайте, скалистые горы», находятся я противоречии с оценкой этих песен, данной широкой музыкальной общественностью. Факт многолетней популярности этих песен делает оценки тов. Петровой весьма субъективными, не могущими претендовать на бесспорность. Однако редакция «Советского искусства», скрыв от своих читателей наше письмо, откликнулась на него статьей под устрашающим заголовком «Нетерпимое отношение к критике». Своим грозным окриком редакция попыталась пресечь на корню наше стремление отстоять в принципиальном споре свои творческие позиции. Приходится оставить на совести тов. Иконникова сомнительный разнос нашего письма, адресованного редакции, но спрятанного под сукно.

Я не хотел бы сейчас возвращаться к назиданиям тов. Петровой по поводу несоответствия музыки и содержания в песнях «Сормовская лирическая» и «Прощайте, скалистые горы»; мне кажется бесспорным, что вальсовая форма этих песен, столь шокирующая критика, вполне соответствует традициям русских лирико-бытовых и матросских песен. Тов. Петровой было бы очень полезно поближе познакомиться с рабочей молодежью города Сормова или с нашими военными моряками, т. е. с людьми, о которых и для которых сочинены эти песни, давно полюбившиеся многим слушателям. Думается, что такое знакомство убедило бы тов. Петрову в неправильности ее критических суждений.

Пора освободить наше песенное творчество от схоластических пут кабинетной критики, сковывающих инициативу композиторов; только при этом условии мы добьемся новых достижений в создании действительно хороших и разных песен, достойных нашего великого народа.

Заметки слушателя

Н. Власов

Инженер

Советская песня является действенным средством художественного воспитания масс. Это требует самого строгого отбора песен. Надо, чтобы в массы шли лишь высокохудожественные песни, способные стать народным достоянием. К сожалению, среди громадного количества песен, выходящих из печати, мало действительно хороших. В этом сказывается, очевидно, недостаточно критиче-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Заметки слушателя

Н. Власов

Содержание