Лирика Пушкина и пути русского романса

В. ВАСИНА

«Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них свое суждение и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что-нибудь новое и более верное...»¹.

Эти слова Белинского вполне приложимы и к русской музыкальной «пушкиниане», представляющей собой ряд сменяющих друг друга суждений различных эпох о Пушкине. Композиторы каждой эпохи находили в творчестве великого поэта близкие для себя художественные идеи, выдвигая, как особо важные, то одну, то другую сторону его творчества. Поэтическое наследие Пушкина далеко еще не исчерпано в музыке; задача композиторов советской эпохи — раскрыть в музыке все его неистощимое многообразие.

Голос Пушкина только начинал еще звучать, как первые, еще незрелые его опыты были положены на музыку молодыми товарищами поэта — Н. Корсаковым, М. Яковлевым. Друг поэта, декабрист Пущин вспоминал впоследствии, что «стансы "К Маше" пелись тогда юными девицами почти во всех домах, где лицей имел право гражданства»².

Яковлев — талантливый композитор и певец — и впоследствии не раз обращался к поэзии Пушкина. Он первым положил на музыку «Зимний вечер», стихотворение, в котором русская природа, русская деревня изображены с такой неприкрашенной поэтичностью. Яковлев сумел услышать в пушкинских стихах то же, что и народные певцы, сразу подхватившие это стихотворение и сделавшие его народной песней.

Задушевная поэтичность картин русской природы влекла композиторов и к «Зимней дороге» Пушкина, положенной на музыку Алябьевым и ставшей прототипом бесчисленных «Троек» и «Колокольчиков». Убегающая вдаль и зовущая вперед дорога, тройка, летящая по ней, эти мотивы, так часто перепеваемые потом поэтами и композиторами, были для них не только частью знакомой с детства картины родной природы, но и образом самой родины. В русских «песнях о дороге» нашла выражение та художественная идея, которая потом с такой силой была выражена Гоголем: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...»³.

В музыке современников Пушкина — Алябьева, Верстовского, Виельгорского, Н. С. Титова, Есаулова и других отражены, конечно, не все стороны творчества поэта. Но многие страницы их простодушной лирики раскрывают с полной ясностью «суждение эпохи» о поэте, запечатлев то, что раньше всего вошло в сознание читателя и настойчиво потребовало музыкального звучания.

Глинка глубже и вернее других современников Пушкина понял его творчество. Натуры их были родственны: обоим вели-

_________

¹ В. Белинский, Русская литература в 1841 году.

²И. Пущин, Воспоминания о Пушкине.

³ Н. Гоголь, Мертвые души.

ким художникам были присущи ясный взгляд на мир, гармоническое жизнеощущение, хотя ни тот, ни другой не отворачивались от противоречивых и темных сторон жизни. Радостная полнота жизненного чувства во весь голос звучит в таких песнях Глинки на слова Пушкина, как искрометный «Заздравный кубок» или стремительно летящая песня «Пью за здравие Мери». Чтобы верно оценить эти песни, следует помнить, что «эпикурейская» лирика Пушкина воспевала не только наслаждение жизнью, но и силу разума и веру в победу его над темными силами. Такова бессмертна» «Вакхическая песня», отблеск которой падает и на другие застольные песни Пушкина.

Совсем по-другому освещает ту же сторону мировоззрения Пушкина и Глинки романс «Где наша роза». Образ лилеи, расцветшей на смену увядшей розе, дан в этой прелестной миниатюре, как символ вечного обновления жизни, неувядающей красоты ее. Не случайным кажется то, что именно в этом «романсе-афоризме» Глинка нашел особенно тонкие средства выражения поэтической идеи в музыке.

Одним из первых Глинка отозвался на «испанские» стихотворения Пушкина («Ночной зефир», «Я здесь, Инезилья»), ощутив в них не только романтические образы «прекрасного далека», но прежде всего реалистические картины живой жизни. И потому так по-своему, непохоже на модные испанские (вернее, «испанистые») романсы, и так по-разному отражены в его музыке эти стихотворения Пушкина. В романсе «Я здесь, Инезилья» традиционная испанская серенада естественно переходит в пламенную декламацию, выражающую то нежную мольбу, то ревнивые подозрения, превращая романс в маленькую театральную сцену. В четкой смене живописных образов романса «Ночной зефир» мы ясно слышим шум бегущей реки, видим серебристый блеск ее струй и живо представляем себе уголок южного города, балкон, певца и его прелестную слушательницу.

Романс Глинки «Я помню чудное мгновенье» — одна из лучших страниц русской лирики — и поэтической, и музыкальной. В стихах Пушкина дано самое высокое, самое поэтическое представление о чувстве любви — источнике жизни и вдохновенья, какое когда-либо создавал человеческий гений. К этому стихотворению обращались многие композиторы, но лишь Глинка в своем великолепном гимне достиг такого полного слияния музыкальной и поэтической идеи. Пленительная мелодия передает и радость первой встречи, и томительное течение дней, тянувшихся «в глуши, во мраке заточенья», и радостное ликование души, для которой с новой встречей воскресли

И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.

Так звучала поэзия Пушкина в творчестве Глинки, поэзия светлого и гармонического восприятия жизни, сущность которого раскрыта в замечательных словах Герцена: «Пушкин знал все страдания цивилизованного человека, но у него была вера в будущее, которой человек Запада уже лишился». Пушкинские романсы Глинки создали целую традицию, на долгие десятилетия вперед определив манеру музыкальной трактовки таких стихотворений, как «Я здесь, Инезилья», «Ночной зефир», «Пью за здравие Мери», «Адель» и другие.

Младший современник Глинки, Даргомыжский вносит свои, новые черты в музыкальную трактовку пушкинских стихов, хотя в некоторых романсах он и остается еще верным последователем Глинки. Так, целая серия его «восточных романсов» («В крови горит огонь желанья», «Восточный романс», «О дева-роза, я в оковах») является продолжением томной «лирики Ратмира», прозвучавшей в пушкинской опере Глинки.

Однако, создавая музыку на стихи Пушкина, Даргомыжский ищет у поэта иные образы, выходящие за пределы лирики. Весьма показательна, например, юмористическая песня Даргомыжского «Мельник», с ее бытовой декламационностыо, с почти сценически-конкретным противопоставлением двух комических фигур: неповоротливого пьяницы-мельника и бойкой и сварливой его жены.

Выбор стихотворения и манера его музыкальной трактовки приближают эту песню Даргомыжского к сатирическим портретам, нарисованным композитором в «Червяке» и «Титулярном советнике». Подобной реалистически бытовой трактовки пушкинского стихотворения мы у Глинки не встречали; в романсах Дар-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Лирика Пушкина и пути русского романса

В. ВАСИНА

Содержание