Надо сказать, что в богатом арсенале Буша шутка, ирония, сатира, то пренебрежительно-добродушная, то трагическая, то убийственно-едкая, является одним из сильнейших родов оружия. Она рассеяна у него повсюду. Ирония появляется внезапно и в безмятежно-мечтательном «Воспоминании о Марии», когда вслед за полным щемящей грустью описанием ушедшей, как облачко, юношеской любви певец вдруг стряхивает с себя обаяние прошлого и говорит с печальной улыбкой:

У девушки, что мне в глаза смотрела,
Уж, может быть, полдюжипы ребят...
И только тучка, словно парус белый,
Еще плывет куда-то на закат.

Ирония возникает и в патетических строфах его собственного нового текста песни Эйслера — Вайнерта «Левой!», где с предельной яркостью звучит протест против заокеанских поджигателей новой войны:

Не нужно нам крови и братских могил,
И Маршалл напрасно нас лаской манил
И кредитами атомных стран!
Им нужен наш уголь и наша руда,
Чтоб завтра послать нас громить города,
Набивая банкирский карман.

Но, разумеется, всего сильнее ирония Буша там, где она действует в своем чистом виде. Вот, например, написанная самим Бушем переделка стихотворения Курта Тухольского «Редиска», в которой правые социал-демократы во главе с «главным махером» — Шумахером, надрывающиеся в воплях о свободе, сравниваются с

Ярко-красною редиской
Впрочем, — белою внутри!).

Однако вернемся к биографии Буша. Нацистский путч 1933 года оборвал его легальную деятельность в Германии. В ночь поджога рейхстага Буш, предупрежденный друзьями, скрылся из своей маленькой квартиры на Лаубенхаймерплатц — этом Латинском квартале старого Берлина, где жили почти сплошь художники, поэты, музыканты и артисты, — и бежал за границу. Начиняются долгие годы политической эмиграции. Он кочует по разным странам Европы и, наконец, попадает в СССР, который он благоговейно называет «отечеством своей души». Здесь он впервые видит воочию воплощение в жизнь тех принципов, за которые тщетно боролись и трагически погибали лучшие люди его родины. Здесь впервые Буш узнал счастье пролетарского художника, свободно и радостно общающегося со своей аудиторией.

Множество выступлений по радио, ряд открытых концертов в Москве и Ленинграде, сборник его песен, выпущенный Музгизом на русском и немецком языках, — все это осталось для Буша незабываемым ппаздничным впечатлением.

В начале 1937 года Буш покинул Москву и отправился в Испанию, туда, где революционно-демократические силы мира впервые встретились в откпытом бою с фашизмом. Буш вступил в ряды 11-й Интернациональной бригады. Среди неимоверных трудностей борьбы с противником, силы которого постоянно росли благодаря попустительству английских и французских империалистов, именовавшемуся «невмешательствам», Буш проделал гигантскую работу. Он объезжал Народную армию, вдохновляя бойцов своими песнями, через рупоры мощных громкоговорящих установок он обращался с антигитлеровской пропагандой к немецко-фашистским дивизиям, записывался на граммофонные пластинки.

Здесь, в Испании, Буш раскрыл в себе талант организатора. Пренебрегая опасностью, он обходил окопы передовых линий, собирая и записывая интернациональные боевые песни у представителей многих десятков народов, добровольно приехавших защищать мир от коричневой чумы. Сборники песен, составленные Бушем и напечатанные в осажденном Мадриде и Барселоне, представляют собой большую общественно-художественную ценность. И, конечно же, на первом месте в этих сборниках стоят песни Советского Союза, навсегда остающиеся у Буша высшим мерилом революционного искусства.

Ряд песен испанской войны, таких, как «Колонна Тельмана», «Четверо генералов», «Ганс Беймлер — комиссар», «Песня 11-й Интербригады», «Песня Харамского фронта», навсегда остался в репертуаре Буша, как жемчужина поэзии революционных боев. Лучшая из них — «Колонна Тельмана»; это скорбная и мужественная песня революционеров-скитальцев, которые на далекой испанской земле сражаются эа свободу порабощенной насильниками родины.

После окончания войны в Испании Буш перебирается в Бельгию, поет в концертах и на радио, пропагандирует революционное искусство и особенно песни и музыку СССР. Сколько раз в эти годы советский радиолюбитель, путешествуя по эфиру, ловил на волне Антверпена, Брюсселя или Гааги знакомую мелодию «Песни о Родине» или «От края и до края», исполнявшихся Бушем на немецком или голландском языках. Буш уже приступает к постановке В оперном театре Антверпена «Тихого Дона» И. Дзержинского, когда вспыхивает война, и фашистские полчища врываются в Бельгию. Буш отступает вместе с армией перед коричневой лавой. На юге Франции, вблизи Пиринеев, его интернируют в вишийском лагере Кямп-де-Гюрс.

По названию это не был концентрационный лагерь, а лишь поселение интернированных вишийской администрацией иностранцев; но по существу это был лагерь истребления, нечто вроде Фашистской «фабрики смерти» в Майданеке или Освенциме. Внешне все было благопристойно: заключенных содержали в бараках, более или менее кормили, не пытали и даже не изводили работой. Весь трюк заключался в том, что лагерь был расположен за линией берега, на мелководьи, поямо в море. Ноги заключенных были всегда по щиколотку в соленой воде, а во время поиливов вода поднималась до пояса. Вначале в бараках была страшная теснота, — нехватало одеял, спали в три этажа. Но уже с первых дней начались повальные болезни — бронхиты, воспаления легких, ревматизмы. Население лагеря катастпофически таяло, и вскоре настал момент, когда Буш укрывался уже десятком одеял, оставшихся от умерших соседей по бараку. Быть может, и его железная натура не выдержала бы наступившей голодовки, если бы не продовольственная посылка, полученная им от Союза советских композиторов. В поместительном ящике вместе с налом и консепвами пришло в лагерный ад как бы дуновение надежды — голос поддержки и братской солидарности, вдохнувший в сердце человека новые силы.

Однажды лагерь был окружен гитлеровскими войсками. Началась проверка каждого заключен, ного. Обнаруженных коммунистов и евреев уничтожали на месте. Буш знал, что если его обнаружат игра кончена: уже с 1933 года он был заочно приговорен фашистами к смерти. И он решается на отчаянную попытку: вместе со своим соседом по бараку, рабочим-коммунистом из Гамбурга, Буш предпринимает смелый побег. Им удается обмануть бдительность фашистских часовых и добраться до самой швейцарской границы, где их все-таки задержали вишийскяе жандармы.

В последнюю минуту Бушу чуть было не повезло: один из жандармов оказался бывшим бойцом Интернациональной бригады, еще хранившим у себя бушевский сборник интернациональных песен. Он уже собирался отпустить Буша на свободу, приняв на себя ответственность за его мнимый побег из жандармерии, когда вошедший офицер заявил, что немецкое командование требует немедленного предъявления арестованного Буша. Тагам образом после десяти лет тщетных поисков гестапо заполучило в свои когти певца немецкой революции, Эрнста Буша.

В одиночной камере Моабита Буш пережил все ужасы фашистского «правосудия». Правда, была остроумно придумана защита против обвинения в государственной измене, заключавшаяся в том, что Буш, бежавший в ночь поджога рейхстага, никогда не был подданным Третьей империи. Но оставалось другое обвинение, самая формулировка которого фашистским судом является величайшим признанием всего дела жизни Буша: он обвинялся в «распространении коммунизма в Европе с помощью песен». Да, здесь возражать было нечего: Буш действительно всеми силами «распространял коммунизм».

Нет сомнения, что процесс над Бушем мог кончиться только смертной казнью, если бы не одна неожиданность. Во время очередного налета летающих крепостей фугасная бомба угодила прямо в здание Моабита. В камере Буша обрушился потолок. Буш был найден в луже крови, с разбитой головой, без признаков жизни. Его стащили в мертвецкую. Однако один из товарищей-заключенных, врач по профессии, перенося трупы в мертвецкую, узнал Буша. Пульс слабо бился... Врач поднял шум. Фашистские палачи неохотно перенесли Буша в тюремный госпиталь.

Девять дней Буш не приходил в себя. Он очнулся на десятые сутки, когда фашистский врач, оттягивая ему нижнее веко, пренебрежительно говорил: «Ну с этой кривой мордой, пожалуй, покончено». Только много дней спустя, взглянув в зеркало, Буш понял смыСл этих слов: у него был перебит лицевой нерв, и лицо перекосилось. Это означало, что его артистическая карьера окончена: петь, выступать на сцене в таком виде было невозможно. Буша-агитатора, певца-трибуна больше не существовало. Он был уже не опасен для нацизма.

Буша перевели в Бранденбургскую тюрьму, где он вместе с доугими арестантами был запоодан администрацией пуговичному фабриканту Кетцу, для которого вся тюрьма дни и ночи штамповала пуговицы. Во время этой пуговичной каторги и пришло избавление. Однажды заключенные заметили, что вокруг них воцарилась странная тишина. Исчезли часовые, дежурившие у глазков, затихла артиллерийская канонада. Началось перестукивание, потом тюрьма наполнилась криками и песнями. Затем в коридоре послышались шаги, двери были выломаны, в камеры вошли воины Советской Армии. Вскоре все политические заключенные-антифашисты были освобождены и, получив соответствующие документы, вышли на волю.

Буш, наконец, оказался свободным на своей родной земле. Ои вышел на шоссе, ведущее к Берлину. Ему представилась фантастическая картина: вся дорога была усеяна автомобилями, мотоциклами, грузовиками, продовольствием, предметами роскоши. Все это бросалось отступающими фашистскими армиями по мере того, как в баках кончалось горючее. На заставе Буша задержал советский патруль. Пока Буш пробовал объясниться, мобилизуя все свои познания в русском языке, к часовым подошел советский лейтенант. Взглянув в лицо Буша, он вскрикнул и вдруг, схватив его ,за руку, закричал: «Эрнст Буш! Честное слово, это он!». И лейтенант запел звонким юношеским тенором:

Марш левой! Два, три!
Друм линкс! Цвай, драй!
Встань в ряды, товарищ, к нам —
Ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!

Буш понял, что перед ним один из слушателей его большого концерта в Колонном зале в Москве, когда сотни людей, из которых многие не знали немецкого языка, пели вместе с ним припев его знаменитого «Марша Единого Фронта». И человек, не дрогнувший под артиллерийской грозой в Хараме, не издавший крика во время пыток в фашистском застенке, вдруг почувствовал, что его глаза наполняются слезами.

В Берлине, где еще дымились развалины, Буш прошел в Вильмерсдорфский район, заранее предвидя, что на месте «квартала искусств» лежат те же черные, обгорелые кирпичи среди скрученных железных каркасов. Он не поверил глазам, когда уже поздно вечером, добравшись до родных мебт, увидел, что дом, где он когдато жил, стоит цел и невредим.

Для Буша началась новая жизнь, полная бурной деятельности и захватывающего интереса. Первым делом он явился в Советское Военное Командование с предложением работать в любом деле, какое потребуется для восстановления свободной и независимой демократической Германии. И уже через несколько дней в эфире зазвенел голос Буша, передаваемый радиостанцией Советской зоны. Буш начал свое выступление «Песней болотных солдат». С особой силой, как свершившееся пророчество, прозвучали заключительные строки:

Но не вечны рабства годы —
Встанет лето над зимой.
Мы воскликнем в день свободы:
«Край родной, ты снова мой!».

Начало мелодии этой песни на долгое время осталось позывными берлинского радиопередатчика Советской зоны.

Фашистский врач из тюремного госпиталя ошибся: с Бушем не было покончено. Пройдя мучительный курс лечения, он добился того, что его лицо, хотя еще несколько парализованное, вновь приобрело прежние черты. Буш снова поет. И странное дело: все пережитые испытания ни-