ПРЕДСЪЕЗДОВСКАЯ ТРИБУНА

Еще о мастерстве

(По поводу статьи И. Дзержинского)

В. ГОРОДИНСКИЙ

Гнев — плохой советчик. В этом мы вновь убедились, прочитав выступление И. Дзержинского в десятом номере нашего журнала. В статье «Поговорим о нашем Союзе» он рисует такую удручающе мрачную картину, что слабонервных людей она может повергнуть в ужас. Но мы не страдаем излишней нервозностью. Хоть и сильно «пужает» автор, но нам не страшно... Впрочем, он и сам, переходя «на коду», замечает: «Быть может, я кое в чем и сгустил краски. Пусть товарищи меня поправят». Попробуем. Хотя за успех поручиться здесь нельзя. Уж очень широк круг лиц и явлений, вызывающих гнев И. Дзержинского.

В самом деле, автор статьи подвергает разносу и композиторскую молодежь, и старшее поколение композиторов, и тех, кто учит, и тех, кто учится, и музыкальных детей, и их родителей.

Коренным недостатком критических суждений И. Дзержинского является их анонимность. Если не считать полемического «нападения» на Д. Кабалевского, то все его обвинения направлены куда-то «на деревню дедушке» либо адресованы целым корпорациям безымянных музыкантов. Особенно скверно то, что, открыв новое заболевание — «жизненный авитаминоз», наш автор и в этом случае придерживается полной анонимности обвинений.

Кто же эти зловещие распространители «жизненного авитаминоза»? Почему И. Дзержинский скрывает их от читательского взора? Может быть, автор щадит их самолюбие или, как иногда делается в фельетонах, рисует некий обобщенный образ для того, чтобы изобличить вредное, но типическое явление? Но ведь И. Дзержинский выступает с предсъездовской трибуны, а не в отделе фельетонов.

Нельзя без улыбки читать утверждение, что «ирония, скепсис, считающиеся среди некоторых [опять-таки некоторых. — В. Г.] музыкантов признаком утонченности, способствуют развитию индивидуализма, безответственности к своим гражданским обязанностям». Как видно, в сердцах И. Дзержинский утратил присущее ему чувство юмора. Ну, почему же ирония обязательно должна способствовать «безответственности к своим гражданским обязанностям»?

Д. Писарев был прав, говоря, что «где нет желчи и смеха, там нет и надежды на обновление. Где нет сарказмов, там нет и настоящей любви к человечеству». Известно, какой гражданственно-демократический смысл вкладывал знаменитый критик в это понятие. Полноте! Уж не мистифицирует ли нас И. Дзержинский нарочитой нелепостью своего замечания об иронии и скепсисе? Ведь он придает им абсолютное значение: ирония вообще и скепсис вообще, вовсе не конкретизируя того, что, мол, речь идет о неверии в великие идеалы советской современности, — такой «скепсис» мы осудили бы со всей страстностью, со всей беспощадностью. Но такое обвинение надо доказать — брошенное вскользь, по общему адресу ленинградской композиторской молодежи и не подтвержденное конкретными фактами и примерами, оно становится клеветой. С какой-то непонятной злобностью И. Дзержинский шельмует группу ленинградских педагогов (опять-таки безымянную). По его словам, эти педагоги «преподают без любви, кляня педагогику, как нелюбимый, каторжный труд (что делать, семья, дети!). Снобизм во вкусах, профессиональная обособленность в кругу педагогов — явление обычное». Над чем же глумится И. Дзержинский? Допустим, что и на самом деле есть «некоторые» педагоги, которые не любят своей профессии. Надо подумать о том, чтобы помочь людям, профессиональная деятельность которых сложилась так несчастливо, только и всего. Ведь это бывает и в других профессиях, но никто там не ухмыляется и не злопыхательствует по столь неподходящему поводу.

Истинная причина анонимности обвинений, брошенных И. Дзержинским, нам понятна. Он не может назвать имен и не в состоянии привести фактов, свидетельствующих о «снобизме во вкусах» ленинградских педагогов, хотя бы и «некоторых». Не может, потому что не знает ни таких людей, ни таких фактов. При желании можно, конечно, назвать снобом всякого, кто не разделяет вкусов и эстетических воззрений И. Дзержинского. Но ведь тогда потребуются еще доказательства эстетической непогрешимости нашего автора...

Вообще последовательная непоследовательность И. Дзержинского поразительна. В той же статье он сообщает, что в ленинградской организации, «которая еще несколько лет назад ощущала недостаток в молодежи, за последние годы появилась целая поросль по-настоящему даровитых людей». И здесь И. Дзержинский называет имена: Ю. Балкашин, Н. Червинский, А. Чернов, И. Шварц, Е. Веврик, А. Петров, Л. Пригожин, Д. Толстой, Д. Прокофьев, Ш. Симонян, В. Чистяков, В. Баснер.

Мы искренне порадовались этому светлому лучу в царстве уныния и мрака, изображенном И. Дзержинским. Увы, мы поторопились. «Казалось бы, — пишет он, — это свежее пополнение могло резко улучшить деятельность творческой организации. Но...» и далее сему следуют пункты, из которых явствует, что пополнение это крайне несвежее. Ибо по всем признакам (никаких других имен не названо) именно из этого «несвежего пополнения» рекрутируются и утонченные типы «стиляг» и прочие устрашающие персонажи, изображенные в статье. При отсутствии каких-либо доказательств все эти обвинения оказываются голословными.

Полемизируя с Д. Кабалевским¹, И. Дзержинский затрагивает один из центральных вопросов музыкального творчества — вопрос мастерства. Но именно затрагивает — с нескрываемым пренебрежением. «Толки о технике, о мастерстве, как о каком-то таинстве, способном решить все творческие проблемы, очень распространены в среде музыкантов, — пи-

_________

¹ Имеется в виду статья Д. Кабалевского «О творческой индивидуальности композитора» («Советская музыка» № 8 за 1955 г.).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ПРЕДСЪЕЗДОВСКАЯ ТРИБУНА

Еще о мастерстве

(По поводу статьи И. Дзержинского)

В. ГОРОДИНСКИЙ

Содержание