Выпуск № 2–3 (98) | 1946

72 п. Элиасберг

К. Элиасберг

музыкантов. В числе солистов была народная артистка РСФСР С. Преображенская, пришедшая на концерт в сильном нервном возбуждении: бомба только что разорвалась возле ее дома. Наши концерты транслировались. Мощные звуки финала Девятой симфонии, призывавшие «к радости», лились над героическим городом, утверждая бессмертную правду человечности, призывая к священной ненависти к врагам. Сознание великой ответственности давало силы преодолевать такие трудности и страдания, которые нам и не снились в мирное время.

Голод в Ленинграде был тогда уж очень силен; исполнение таких крупных симфонических произведений, как бетховенская симфония, было тяжело, почти непосильно физически. Мы возвращались с концертов, буквально держась за стены домов. Трамваев уже не было, а ходить пешком было необычайно затруднительно: люди слабели с каждым днем. Пятый открытый концерт провести уже не удалось.

К первым числам декабря городской транспорт прекратился совсем, дома не отапливались, водопровод ие подавал воду, не было ни света, ни телефонов. Сильнейшие морозы доходили до 35°. Получить стакан воды стало сложной проблемой, так как за водой надо было ходить на Неву, а дойти туда уже не у всех хватало сил. Посредине Невского проспекта вырубали ямы, и исхудалые, почерневшие от голода и холода, еле волочившие ноги, больные дистрофией люди вычерпывали оттуда воду. Паек в те дни состоял лишь из 125 грамм хлеба и дрожжевого супа.

К концу декабря половина артистов выбыла из строя. Мы узнавали о смерти то одного, то другого из наших товарищей. Я уже дирижировал с трудом. Об открытых концертах не могло быть и речи: у наших слушателей не было больше сил, чтобы прийти на концерт.

Три-четыре диктора, мужественно, как солдаты на посту, работали у микрофона. Собирая силы, передавали последние известия. Тов. Миронов- читал у микрофона статью Алексея Толстого «Кровь народа», и читал замечательно, это помнят все ленинградцы.

В Радиокомитете были поставлены две нечки-«буржуйки»: в кабинете директора и в студии; работали прй свечах, так как свет давали только на несколько часов.

Во время репетиции, чтобы не замерзнуть, я надевал теплое белье, шапку и митенки на руки. Наши товарищи, выходя из дому на репетицию, зачастую падали по дороге без сознания. Так погиб скрипач Срабьян — его подобрала первая помощь МПВО. Тов. Лейбенкрафта успели перенести на койку в общежитие, где он и скончался.

Еще один концерт был подготовлен, но не смог состояться. Это был концерт для кино. Кинофабрика готовила в то время первую серию картины «Ленинград в борьбе». На призыв кинофабрики откликнулись все. Я пришел с Васильевского острова в Филармонию, — во фраке и крахмальном воротничке. Но участвовать в съемке не пришлось, так как город был в темноте.

Музыка в Ленинграде на время умолкла. Но борьба за человеческую жизнь, за спасение умирающих, продолжалась с утроенной силой. Даже в самые тяжелые дни мы знали, что страна помнит о нас. Разгром немцев под Москвой был праздником для ленинградцев. Поразительно, как среди нечеловеческих мучений, среди лишений, силен был дух советского патриотизма, вера в победу над врагом, уверенность в близкой помощи. Ни слова обывательского недовольства не слышал я за эти тяжелые месяцы зимы 1941–1942 года. И глубокая вера в нашу советскую народную власть не обманула нас. В начале 1942 года, по инициативе тов. А. А. Жданова, началось строительство Ладожской трассы; в феврале’ уже стало поступать подкрепление — вооружение, медикаменты и продукты питания. Была протянута тонкая ниточка связи между городом Ленина и великой Советской страной.

В январе открылись стационары для наиболее тяжелых больных-дистрофиков; 5 февраля попал в стационар и я, единственный в то время дирижер в Ленинграде. Но добраться пешком с Васильевского Острова в этот стационар, который помещался в гостинице «Астория», я уже не мог. Нас с женой привезли на салазках.

Стационары были для многих спасением. В них люди получали медицинскую помощь; больным переливали кровь, давали витамины. В стационарах стали давать усиленный паек — 500 грамм хлеба, 30 грамм масла.

Три месяца нам пришлось пробыть в «Астории», чтобы хоть немного набраться сил и вернуться к жизни.

В марте 1942 года председатель Ленинградского Управления по делам искусств, тов. Загурский, прислал ко мне скрипача с запиской; он писал, что просит меня прийти к нему на Фонтанку для переговоров о возобновлении деятельности симфонического оркестра. Тов. Загурский был тогда только что демобилизован ив Красной Армии и принял меня, лежа, в жестокой цинге. В его кабинете было холодно, как на улице. В «Астории» мы помещались на 7-м этаже, и я предупредил Засурского, что, если у меня не будет сил подняться потом в стационар, — я не приду. Но я пришел. Был вызван также инспектор оркестра; он принес с собой список оркестрантов, причем ряд фамилий в списке был окаймлен красным или черным. Черный цвет окаймлял имена 27 человек, умерших во время блокады. А фамилии, окаймленные красным, — относились к людям, еще живым, но неспособным к труду, находящимся в госпиталях и стационарах. Остальные могли двигаться и держать в руках инструмент, не более; из них надо было создать коллектив. От имени Ленинградского Радиокомитета и Ленинградского Управления по делам искусств была объявлена регистрация оркестрантов. Так постепенно мы стали собирать оркестр.

Первый концерт состоялся 5 апреля в помещении Театра им. Пушкина. Температура там была 7–8° ниже нуля. Но люди плакали от волнения и радости. Упомяну кстати, что на концертмейстере на голое тело был! надет ватник; я надел на себя все, что уцелело из теплых вещей, а сверху крахмальный воротничок!

Программа этого концерта была составлена из произведений Глинки, Чайковского и Бородина. В нем участвовали заслуженный деятель искусств Касторский, певший арию Ивана Сусанина — «Чуют правду», и заслуженная артистка Велътер. Исполняли также увертюру из «Князя Игоря». Зал был переполнен. Аудиторию составляли бойцы с фронта, моряки, партийный и советский актив города и граждане, откликнувшиеся на объявление о концерте. Это был наш первый концерт после трехмесячного перерыва.

Когда в Филармонии дали свет, мы организовали и симфонические концерты.

1 мая, под жестоким обстрелом, была исполнена Шестая симфония Чайковского.

9 августа состоялась премьера Седьмой симфонии Шостаковича. Партитуру ее привезли на самолете, прилетевшем сквозь кольцо блокады. Для исполнения симфонии требовался усиленный состав оркестра; поэтому к нам прикомандировали ряд музыкантов, находившихся на службе в Красной Армии. Первое исполнение Седьмой симфонии было особенным торжеством. Оно состоялось в Филармонии, при совершенно переполненном зале.

В декабре 1942 года к нам приехали первые гастролеры: из Москвы — Кнушевицкий, Галина Баринова, Ойстрах, Эмиль Гилельс, Я. Зак. Одной из первых прилетела из Москвы пианистка М. В. Юдина.

Мы выступали параллельно — в Филармонии и в студии Радиокомитета; передачи давались для населения, для фронта, шли на острова Даго и Эзель, где находились наши войска.

Слушатели приходили к нам в Филармонию В любую погоду, в самый страшный мороз. Приходили с фронта, — а фронт был в шести километрах от центра города, около Нарвской заставы, за памятником С. М. Кирова. С крыши Московско-Нарвского Дома Культуры им. Горького видны были немецкие укрепления.

При содействии оркестра, в помещении Театра Комедии нами были поставлены «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Кармен» и «Травиата» (последняя — в концертном исполнении), балеты «Эсмералъда» и «Конек-Горбунок».

Кроме того, мы играли в подшефном госпитале, который обслуживался и отдельными концертантами, выступавшими в палатах.

Мы играли периодически в Доме Красной Армии им. Кирова и в Доме Балггфлота, проводили День Воина, когда небольшой симфонический состав и отдельные исполнители обслуживали палаты бойцов.

Систематически работал концертный ансамбль под управлением тов. Аркина.

Наряду с классической русской музыкой, мы исполняли новинки ленинградских композиторов, переживавших блокаду вместе с нами. В своих концертах мы играли произведения Кочурова, Животова, Евлахова, Богданова-Березовского, Митюшина, Глуха, Носова.

Помнится концерт с участием Давида Ойстраха, игравшего скрипичный концерт Чайковского. Во время исполнения второй части была объявлена воздушная тревога; сильно стреляли зенитки. Но ни один человек не ушел с концерта. Это было уже в марте–апреле 1943 года. Памятна еще одна репетиция концерта Моцарта для двух роялей — пианистов Эмиля Гилельса и Якова Зака. Начался жестокий обстрел. Снаряды рвались возле самой Филармонии, но оркестр продолжал свою работу. Осенью 1943 года, по ходатайству Городского Комитета партии, при непосредственном внимании и помощи секретаря Горкома — Алексея Александровича Кузнецова, все прикомандированные к оркестру

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

К. Элиасберг

Содержание