Выпуск № 1 (326) | 1966 - страница 62

Надо сразу оговорить: постановка в Зальцбурге во многом далека от нашей традиции, а кое в чем и от авторского замысла. Положив в основу редакцию Римского-Корсакова и таким образом отказавшись от сцены у Василия Блаженного, включив первую картину Марины Мнишек, заканчивая спектакль сценой смерти Бориса, Караян внес и свои «поправки», иногда, говоря мягко, совсем неожиданные. Так, например, «келья Пимена» с крайне урезанным его монологом оказалась между... двумя картинами Пролога! Среди довольно солидных купюр (сделанных, как мне объяснил Б. Паумгартнер, чтобы не «наскучить» публике, не знающей языка) особенно досаден пропуск реплик Митюхи и хора в первой картине Пролога. Ряд неожиданностей встретился и в режиссерском решении: калики перехожие почему-то приобрели облик духовных лиц, выходящих с большими иконами из Кремля... Сцена коронации происходит внутри Успенского собора, поражающего необычайным обилием золотой росписи и заполненного боярами, стрельцами, рындами; но народу здесь места не нашлось, и поэтому непонятно к кому относится повелительный приказ Шуйского «Славьте»: женские голоса звучат за сценой... Из сказанного видно, что «соль» Пролога — его народные сцены в спектакле оказались крайне стушеванными, почти сведенными на нет.

Но к чести дирижера во второй части оперы он сумел заставить забыть пережитое разочарование. Особенно поразило и увлекло то, что до сих пор плохо удавалось нашему театру — сцена под Кромами. Эта картина решена удивительно гармонично — и музыкально, и режиссерски, и живописно (художник — Г. Шнейдер-Симссен). Широкий простор русской равнины, нависшее над ней черно-багряное небо, неистовый разгул огромной толпы народа (и при этом на редкость стройное звучание и четкая дикция хора …). Караян сумел найти для всей этой картины необычайно цельный динамичный ритм, проводя все словно на едином дыхании и вместе с тем подчеркнув все светотени, драматические контрасты: неистовому возбуждению народного гнева, сменяемому героическим подъемом «силы молодецкой», ярко противопоставляются противоборствующие силы — Самозванец, торжественно въезжающий в окружении войска, и как трагический вывод из всего предыдущего звучит печальный плач Юродивого... Мне думается, что музыкальное решение этой картины, бесспорно, является вкладом в сценическую историю бессмертного иледевра Мусоргского. Именно здесь со всей рельефностью проявилось грандиозное дарование Караяна, его драматургическое чутье «музыкального режиссера».

Ксения — Надя Добриянова.
«Борис Годунов» Мусоргского

Это, конечно, надо сказать не только о Кромах. При всей пышности (иногда даже излишней) оформления в его воплощении часто ощущается режиссерская мысль. Декорационное решение у Караяна подчинено музыкальной драматургии. Вот, к примеру, корчма. Она занимает только половину сцены, а остальная ее часть воссоздает ширь русской степи. И когда захмелевший Варлаам затягивает свою песню, Гришка Отрепьев и Шинкарка ведут разговор уже на воле: она показывает дорогу к литовской границе. Так жизненнее, вернее и рельефнее сама драматургия. Здесь вспоминается и любовь В. Фельзенштейна к четким драматургическим планам, так интересно разрешенным, например, в «Отелло». Аналогия с немецким мастером возникает, очевидно не случайно, хотя результаты его работы пока несравнимо выше. Но думается, и Фельзенштейна и Ка-

_________

Гофмансталя «Jedermann», двор бывшей резиденции архиепископа Зальцбургского и даже манеж бывшей школы верховой езды, где шел в этот раз «Макбет» Верди.

из

раяна сближает общее стремление увидеть своих героев в плоти и крови, в реальной жизненной обстановке, в которой формируются их чувства, складываются характеры, определяются поступки.

В том, что для Караяна партитура оперы есть прежде всего партитура внутреннего мира героев, как ни странно, окончательно убедила меня его «Электра». Мы знаем, что эта опера Р. Штрауса сценически очень статична, что главное место в ней занимают душевные страдания дочери Агамемнона, жаждущей отмщения за смерть отца. Труднейшую партию Электры героически провела Астрид Варнай, и все же не она стала причиной громадного успеха спектакля. Караян за пультом делал чудеса — весь трагический накал чувств был сосредоточен в оркестре, который ни на секунду не позволял слушателям отвлечь внимание, все время держа их во власти музыки, почти зримо рассказывавшей о переживаниях героев.

Электра — Астрид Варнай
в одноименной опере Р. Штрауса

Возвращаясь к «Борису», нельзя не высказать восхищения и тем, как умело, в невероятно короткие сроки (всего за 180 часов!) Караян наладил спектакль, решив впервые для себя такую задачу, как воплощение хоровых сцен Мусоргского (надо учесть, что в массовых эпизодах постановки принимает участие свыше трехсот человек), и добившись столь принципиально важного успеха в картине под Кромами.

Бесспорную роль в успехе Кром сыграло и проникновенное исполнение роли Юродивого Алексеем Масленниковым, принесшим с собой на зальцбургскую сцену русскую традицию этого образа. Вся пресса выделила Кромы как подлинную вершину спектакля, непременно отмечая и успех советского певца. Но особенно было приятно услышать одобрение в его адрес от музыкантов Венского филармонического оркестра, участвовавшего в исполнении оперы. Как известно, оркестранты обычно самые строгие и самые беспристрастные ценители музыки. И вот они-то единогласно присудили пальму первенства русскому исполнителю. Он заслужил и признание Караяна. Но было бы неверным сказать, что отечественные традиции не дали о себе знать в других обрезах спектакля. И в первую очередь надо назвать Бориса — Н. Гяурова.

Воспитанник советской вокально-сценической школы, он доказал ее преимущества уже в миланском спектакле «Севильский цирюльник», создав рельефный по законченности и многоцветности образ дона Базилио, несомненно используя традиции Шаляпина и других выдающихся русских певцов. Так, и Борис Гяурова, его мощная, величественная фигура, внутренний подъем, многие фразы, запомнившиеся по выразительной силе декламации, невольно вызвали в памяти образы, созданные М. Рейзеном и А. Пироговым. И это естественно: Гяуров не только их много раз слышал, но и пел вместе с ними в Большом театре партию Пимена. Много было прочувствованного, пережитого в его пении, в красоте свободного и звучного голоса. Можно было бы считать вполне удачной сцену в тереме, если б у Гяурова был более достойный партнер, нежели Гергард Штольце — Шуйский. Хороший характерный актер, он, однако, оказался совершенно беспомощным в этой роли, очевидно, еще потому, что не смог овладеть русским языком. Поэтому у Гяурова в этой сцене не оказалось необходимого «противника». В сцене же смерти Бориса певцу пока еще недоставало глубины драматизма. Но это в дальнейшем несомненно придет. Во всяком случае дебют Гяурова в «Борисе Годунове» показал в нем одного из первых ныне претендентов на эту роль, пожалуй, не имеющую себе равных среди всех партий басового репертуара.

Если исключить досадный случай с Шуйским — Штольце, то следует признать общий высокий уровень исполнительской культуры спектакля. Во многом это объясняется тем, что почти все партии пели славянские певцы — болгары и югославы, которым наиболее близка русская музыка. В небольшой партии Ксении сумела привлечь внимание критики и зрителей своей нежной красотой голоса и душевным теплом молодая болгарская певица Надя Добрияно-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ксения — Надя Добриянова.«Борис Годунов» Мусоргского

Электра — Астрид Варнай в одноименной опере Р. Штрауса

Содержание

Ксения — Надя Добриянова.
«Борис Годунов» Мусоргского

Электра — Астрид Варнай
в одноименной опере Р. Штрауса