Выпуск № 11 (324) | 1965 - страница 58

с одним зоологом в Берлине», — своеобразный «урок», извлеченный Ведекиндом из своего ареста. Юмор ее, впрочем, довольно горек: каждый человек потенциально неблагонадежен, следовательно, каждому может быть предъявлено обвинение в неуважении к императору или на худой конец к полицейскому. Взрослые отлично знают эту истину, поэтому автор обращается со словами предостережения... к несмышленым детям: «Послушайте, дети, что случилось недавно с одним зоологом в Берлине...»

Яркий пример создания глубоко реалистического образа средствами юмора и гротеска — песня «Семь геллеров». У безработного в кармане всего семь мелких монеток. «Ну что может сделать такой бедняк, как я, с семью геллерами? Смерть и дьявол, было бы их двадцать! Я бы целый вечер танцевал на круглой площадке, выложенной пестрыми шашечками, и был бы весел, будь у меня двадцать геллеров. Пусть их было бы даже пятнадцать — я заказал бы тарелку жареной колбасы и был бы по крайней мере сыт. Хотя бы десять геллеров — можно было бы выпить кружку превосходного пива, разве плохо? Но их только семь — ни танцев, ни колбасы, ни пива!»

Этот совсем не веселый рассказ положен на столь бесшабашно-веселую музыку, что она по контрасту необычайно усиливает горькую правду стихотворного текста.

Одна из лучших в альбоме — песня «Слепой ребенок». Она не похожа на остальные своей «абсолютной серьезностью» и в то же время типично ведекиндовская — сочетанием какой-то затаенной грусти и горькой усмешки (не насмешки!). «О, как хороши были дни моего детства, когда душа моя пребывала в счастливой слепоте неведения, но полны света были глаза и мир казался мне божьим садом! Теперь же — прошло время радости, веселья и покоя. Я понял, что мне не за что любить этот мир несправедливости и зла, который казался мне таким прекрасным, когда я был ребенком. Я понял это, когда прозрела моя душа, а глаза ослепли». Не случайно из всех песен Ведекинда, включенных в антологию, эта — самая «шубертовская» по своей задушевной лиричности и характерному мелодическому складу, хотя в ней и нет прямых интонационных соответствий. И по-иному исполняет ее Буш — не как певец-трибун, увлекающий своим словом массы, и не как мастер музыкальной сатиры, заставляющий скрежетать зубами недругов, а удивительно «по-камерному», интимно. Так поют в кругу понимающих друзей. Так Буш, вероятно, исполнял бы «Lindenbaum» Шуберта или «Забытые старые сказки» Шумана.

«Моя Лизхен» и «Флюгер» — песни скорее лирические, нежели собственно «насмешливые». Интересен своей образной символикой «Анархист»: «Бессмысленная радость охватит вас, когда моя кровь растечется по песку. Но в сердце моего сына будет стоять мой крест, и он за слезы своей матери скосит головы ваших детей». Конечно, название «Анархист» следует воспринимать не как выражение политического кредо Ведекинда, а более обобщенно — как выражение протеста вообще, но угроза — пусть достаточно абстрактная — грядущего возмездия примечательна: ведь именно Ведекинду «как самому острому из «Одиннадцати палачей» было поручено отсекать головы филистерам»...

Завершает цикл сатирическая песня «Дипломаты», замечательная своей обличительной силой и антимилитаристской направленностью. «Ныне, — говорится в ней, — пушки не щадят даже трупы в могилах и время тяжелое. Кто же повинен в этом? Люди со слабым сердцем и крепким лбом, с большой глоткой и маленьким мозгом — дипломаты!» Эту песню, одну из своих последних, Ведекинд написал в 1917 году и, конечно, под «дипломатами» он имел в

Иллюстрация к песне Ведекинда «Дипломаты»

виду не столько министров в черных фраках, сколько те агрессивные силы кайзеровской Германии, которые стояли за их спиной в период подготовки и развязывания мировой бойни. Не случайно в этой песне среди других мелькает зловещее имя могущественного «пушечного магната» Фридриха-Альфреда Круппа.

Так естественно и логично пришел Франк Ведекинд от своих первых «насмешливых песен» к отточенному мастерству разящей политической сатиры.

*

«Уходя из жизни, ты оставил записку: «Не будите меня». Прости нас, Тухольский, но мы должны тебя разбудить, потому что сегодня ты очень нужен нам. Мы будим тебя и празднуем возвращение к жизни твоих книг».
(Из стихотворения Карла Шнога «Памяти Тухольского», 1947)

Курт Тухольский был неправ, когда в 1919 году писал, что в Германии нет выдающихся мастеров политического куплета¹. Неправ в силу своей скромности, ибо сам он был именно таким мастером.

Все восемь стихотворений Тухольского, положенных на музыку Эйслером и записанных на пластинках в исполнении Буша, равно интересны и примечательны: юмористически-«философская» «Идеалы и действительность», рисующая портрет сытого и самодовольного обывателя «Анна-Луиза», острогротескная, нарочито «идиотская» «Летняя песня». Но особенно врезаются в память три песни: «Назад к природе» (1922), «Немецкая песня» (1923) и «Окоп» (1926).

«Какое счастье, — говорится в первой из них, — снова есть служащие — значит, можно снова командовать, и подданный будет стоять как дерево, ибо он немец. Есть еще старые чиновники, и старые судьи, и старые солдаты. Какое счастье, мы возвращаемся назад к природе!» С необычайно метким сарказмом Эйслер пародирует в этой песне форму вполне серьезного «психологического романса с «выразительным» речитативом и «сосредоточенно-углубленной» партией фортепиано. Великолепно найдена заключительная строчка-рефрен «мы возвращаемся назад к природе»: Эйслер дает ее в ритме нарочито банального медленного вальса, «не лишенного приятности», а в последней строфе превращает ее в подчеркнуто тупой солдафонский марш.

Фотомонтаж Джона Эртфельда, 1934 год

Поистине страшна своим трагизмом и леденящей душу безысходностью «Немецкая песня» — мрачная картина Германии, превращенной в одну огромную казарму за глухими каменными стенами. «Хилые дети, с бледными личиками и бескровными губами, в грязном дворе возле мусорных ящиков водят хоровод и поют тоненькими голосками считалочку: «Казармы, казармы! Солнце, месяц, звезды! Внимание! Наводка! Часовой! Твой черед!» В каменных колодцах за крепкими засовами сидят наши товарищи в синих спецовках. Прокуроры и надзиратели издеваются над ними и бубнят на прусском и баварском: «Казармы, казармы! Солнце, месяц, звезды!..» Вся немецкая боль и скорбь — здесь, а за стеной лежит светлый мир. Мы же совершенно одни и день и ночь слышим только одно: «Казармы, казармы! Солнце, месяц, звезды! Внимание! Наводка! Часовой! Твой черед!»

Это стихотворение Тухольского датировано 1923 годом. Незадолго до этого в статье «Людендорф» Тухольский писал: «Немец, каким он должен быть... настоящий человек, с твердым как железо чувством ответственности и жестокой энергией...» — вот что напевали буржуазные трубачи на ухо генералу Эриху Людендорфу и читателям газет... Но кто такой Людендорф? Немецкий вождь, каким он не должен быть».

Спустя три года, когда, сменив Людендорфа, фельдмаршал кайзеровской армии Гинденбург взял открытый курс на милитаризацию страны и подготовку новой империалистической войны, что было логичным продолжением политики Людендорфа, Тухольский создал одно из своих лучших стихотворений «Окоп», на которое позже Эйслер написал, бесспорно, одну из лучших своих песен. В исполнении Буша она незабываема:

«Женщина, для чего ты родила сына, баюкала и нянчила его? Чтобы они забрали его у тебя — для окопа, мать, для окопа!

_________

¹В статье «Политическая сатира», фрагмент из которой приведен в настоящей аналогии. Напомним, что Франк Ведекинд скончался годом ранее.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Иллюстрация к песне Ведекинда «Дипломаты»

*

Фотомонтаж Джона Эртфельда, 1934 год

Содержание