Выпуск № 2 (291) | 1963 - страница 7

как следствие всего этого — большую воспитательную роль.

Эти важнейшие эстетические принципы и идеалы давно уже вошли в нашу плоть и кровь. Мы основываем на них всю нашу творческую практику и теорию. Они должны определять наше отношение и к любому виду («легкой» музыки, где скопились неясные вопросы, противоречия (и даже самая обыкновенная путаница).

Как пример такой путаницы, приводящей порой к весьма далеко идущим и не таким уж безобидным последствиям, приведу два письма, которые я получил сравнительно недавно. Оба эти письма затрагивают только проблемы джаза. Автор первого письма, педагог из Донбасса, на многих страницах стремится доказать необходимость полнейшего изгнания из нашей жизни этого жанра. Единственная характеристика, которую он считает возможным дать джазу, сводится к тому, что это («духовное оружие империализма», разлагающее сознание и души нашей молодежи. B своем ответе я пытался, насколько это было в моих силах, убедить своего корреспондента в его неправоте. Я написал ему, что видел в своей жизни, вижу и теперь бесконечное число отличных советских юношей и девушек, любящих джаз, и что он не оказывал никакого дурного влияния на их мировоззрение, на их духовный мир. Я написал даже (вероятно, очень огорчив его этим), что сам люблю и послушать хорошую джазовую музыку, и потанцевать под нее и никогда при этом не чувствую себя духовным оруженосцем империализма!..

А вот второе письмо. Написано оно от имени группы студентов одного из крупнейших вузов нашей страны, задумавших организовать студенчеокий джаз-клуб. Ну что ж, клубы бывают разные, может быть и такой. Хотя естественней был бы, пожалуй, клуб любителей музыки вообще. Но более всего обеспокоила меня в этом письме программа, которую ставят перед собой организаторы клуба: пропаганда «в самых широких размерах» джазовой музыки не только в своем вузе, но и в других учебных заведениях, даже на предприятиях и в сельских местностях. И не только в Москве, но и в других городах Советского Союза!.. Генеральная программа этакой, я бы сказал, «тотальной» джазификации страны! И если педагог из Донбасса считает, что джаз может быть охарактеризован лишь как «духовное оружие империализма», то студенты крупнейшего вуза утверждают, будто выдвигаемая ими широкая пропаганда джаза (я подчеркиваю: только джаза, а не музыки вообще) поможет осуществлению выдвинутой новой Программой КПСС задачи всестороннего и гармоничного развития человеческой личности... Я с интересом жду встречи с этими студентами, которая должна состояться в самое ближайшее время. Я искренне надеюсь, что многое в их программных планах окажется плодом недодуманности, полемической горячности, склонности молодежи к преувеличениям. Ну, а о многом, вероятно, придется с ними все же основательно поспорить...

Такого рода взгляды, а вернее сказать, заблуждения, какие изложены в двух почти одновременно полученных мною письмах, вносят, конечно, немало трудностей в наше стремление разобраться в музыке и музыкальной жизни современного периода, и без того сложного по многим очень глубоким причинам. Но пасовать перед этими трудностями нам не следует и отказываться от попыток установить, кто же в конце концов прав-во всех этих достаточно запутанных спорах, тоже не следует.

Первый вопрос, который здесь, очевидно, встает, это вопрос о природе, о соотношении и взаимосвязи музыки так называемой «серьезной» и музыки так называемой «легкой». Жизнь человека очень сложна и состоит из многих слагаемых. И в основе своей она, конечно, если так можно сказать, очень серьезна: это труд и борьба, это любовь и дружба, это глубокая мысль и сильное чувство, это и радости, и тревоги, это события, потрясающие не только одного или двух людей, но и все человечество. Но есть в жизни и улыбка, шутка, есть смех и отдых, есть потребность развлечься, потанцевать... И зачастую трудно бывает сказать, где в жизни кончается «серьезное» и где начинается «легкое». Как часто собираемся мы на дружескую вечеринку, чтобы повеселиться, отдохнуть, и вдруг возникнет серьезнейший разговор на научную или политическую тему, жаркий спор о литературе или музыке. А не бывает разве, что на долгом и серьезном совещании до зарезу нужна бывает хорошая шута, чтобы люди вдруг ощутили, что они не окончательно еще «прозаседались» и способны еще хотя бы на улыбку...

Все стороны жизни, все ее проявления, все ее многообразные слагаемые находят свое выражение в музыке — в «серьезной» и в «легкой». И зачастую в музыке, как и в жизни, трудно бывает точно определить: где тут проходит грань? Нам, композиторам, иногда нелегко определить это даже по отношению к своим собственным сочинениям. Недавно, например, я не смог ответить на вопрос: к какой музыке — «легкой» или «серь-

езной» — отношу я свою «Серенаду Дон Кихота»?..

И все же, несмотря на известную неточность и условность понятий «легкой» и «серьезной» музыки, несмотря на нередко возникающее искушение заменить их более содержательными понятиями «хорошей» и «плохой», мы, конечно, отлично понимаем, какой смысл вкладывается в эти понятия, и неясности возникают здесь только, так сказать, на стыке этих двух неравных по удельному весу, но равно необходимых в жизни человека областей искусства.

Серьезная музыка — от простенького романса и детской пьески до трагедийной симфонии и монументальной оперы — это, конечно, главное богатство, составляющее величие, силу и славу музыкального искусства, веками создававшегося человечеством. Те, кто отрицает все это, чьи эстетические потребности исчерпываются легкими, развлекательными жанрами, часто напоминают мне людей, которые, кажется, были бы счастливы, если б вся жизнь состояла из одного отдыха, шутки и развлечения. Когда я встречаю таких людей — а кто из нас не встречал их! — я начинаю испытывать даже неприязнь к легкой музыке, готов протестовать против нее, потому что вижу, как она делает етих людей духовно нищими.

Но не скрою, что отрицание легкой музыки — с чем мы тоже порой сталкиваемся — кажется мне также каким-то нарушением естественного отношения к жизни и к искусству. Люди, не любящие, не понимающие этого вида искусства, чаще всего бывают людьми скучноватыми, они зачастую не умеют ценить хорошую шутку, не любят потанцевать и потому обычно скучают, когда друзья вокруг них веселятся. Но в этом, конечно, ничего особенно страшного нет. Это может и не отражаться на богатстве и глубине их духовного мира. И уж если говорить о том, что предпочтительнее, то такая крайность, разумеется, во много раз предпочтительнее, чем та, о которой говорилось раньше.

Я убежден, что идеалом настоящей, полноценной любви к музыке могло бы служить нам отношение к ней музыкантов прошлого. Вспомним Баха, с одинаковой серьезностью и равным мастерством сочинявшего и «Высокую мессу», потрясающую нас глубиной чувства и сосредоточенностью мысли, и «Кофейную кантату» — почти оперетту на злободневный сюжет. Вспомним Гайдна, Моцарта, Бетховена и Шуберта, равно гениальных не только в содержательнейших симфониях и операх, но и в очаровательно легких танцах, сочинявшихся ими для балов. Вот почему разговор о легкой музыке нельзя вести, забывая об отношении к музыке в целом, о первостепенной важности воспитания хорошего, благородного и притом разносторонне развитого в этой области вкуса. При разговоре о джазе это особенно важно, так как мне кажется, что уже наметилась реальная опасность превращения его в некий изолированный, самостоятельный маленький «джаз-мирок» внутри нашего общего большого музыкального мира.

Сейчас я хочу остановиться только на двух тесно сплетенных между собой проблемах, с которых мы обычно начинаем разговор об искусстве. Это проблема жизненной содержательности искусства и проблема его национальной формы. В качестве примеров возьму два ленинградских ансамбля, выступавших на одном из концертов пленума: джаз-оркестр под управлением И. Вайнштейна и ансамбль «Дружба», руководимый А. Броневицким.

Участники джаз-оркестра безусловно одаренные молодые музыканты, хотя и не все из них уже овладели достаточно высоким профессиональным уровнем. Участники ансамбля «Дружба» тоже несомненно талантливая молодежь. Оба коллектива, видимо, понимают, что не достигли еще предела своих устремлений. Оба коллектива продолжают поиски. Но на этом и кончается то, что в известной мере сближает их. Дальше начинаются различия, проводящие между ними столь резкую грань, что мы уже и не замечаем тех общих черт, о которых я только что сказал.

Оба ансамбля «ищут». Да, это верно. Где ищет ансамбль «Дружба»? Ответить на этот вопрос легко: в окружающей жизни, в духовном мире советских молодых людей, в советском песенном творчестве — в его содержании и в его форме. Где ищет джаз-оркестр под управлением И. Вайнштейна? И на этот вопрос ответить нетрудно: в импортных пластинках, на магнитофонных лентах с записями американской джазовой музыки.

На протяжении последних лет я слышал огромное количество самой разной джаз-музыки, и увлекательно хорошей, и удручающе скверной. Слышал ее во многих странах и во многих городах. Весьма основательно пополнились мои представления о современном состоянии этого жанра на Международной выставке в Брюсселе. Там в течение двух недель я слышал джазовую музыку едва ли не всех стран мира. И ни в какой мере не став специалистом в этой области, я все же приобрел кое-какой запас наблюдений и сведений. Приходилось мне слушать и джаз-оркестры, подражать которым так неистово стремится оркестр

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание