консерватории 24 марта 1873 года¹. 9 мая того же года Зарембский выдержал экзамены по теории композиции, инструментовке и истории музыки, все три с оценкой «очень хорошо» (4 1/2), а 10 мая — экзамен по специальности, исполнив Первый концерт Листа, первую часть Сонаты си бемоль минор Шопена, а также Анданте и Скерцо из своего Фортепианного трио (в качестве ансамблевого сочинения). Исполнение этой программы заслужило высокую оценку («отлично») комиссии².

Диплом, выданный Зарембскому Петербургской консерваторией, удостоверял, что 12 мая 1873 года он был утвержден в звании свободного художника. Подпись Н. А. Римского-Корсакова, стоящая на дипломе, не оставляет сомнений в том, что Зарембский встречался в Петербурге и с Николаем Андреевичем, незадолго до этого приглашенным в консерваторию в качестве «профессора практического сочинения и инструментовки». Диплом Зарембского подписали также руководивший тогда консерваторией пианист и композитор М. П. Азанчевский (1839–1881), теоретик Ю. И. Иогансен (1826–1904), пианист Г. Г. Кросс (1831–1885) и композитор В. В. Вурм (1826–1904), который вел также один из консерваторских классов игры на духовых инструментах. Сведениями о встречах и общении Зарембского с другими петербургскими музыкантами мы, к сожалению, не располагаем.

Польский музыковед Тадеуш Струмилло в своей брошюре, изданной к столетию со дня рождения композитора, высказал убеждение в том, что приезд Зарембского в северную столицу способствовал углубленному ознакомлению его с достижениями русской музыки и усвоению творческого опыта русских композиторов. Нет сомнения, что месяцы, проведенные в Петербурге, ознаменовались и новыми яркими впечатлениями от произведений искусства, собранных в музеях и картинных галереях, от архитектурных памятников и ансамблей великого города.

Изучение личного дела Зарембокого заставило обратить внимание на вопрос о дате его рождения, до сего времени не вызывавшей никаких сомнений. В упоминавшейся уже автобиографии Зарембский пишет, что он родился 16 февраля 1854 года. Так как он был уроженцем Житомира, где, так же как и на всей территории Российской империи, был принят старый стиль, то все биографы композитора, учтя разницу в 12 дней, существовавшую в прошлом веке между старым и новым стилем, приняли в качестве даты его рождения 28 февраля (именно эта дата указана во всех польских источниках, а также в брошюре автора этих строк, изданной Музгизом в 1960 году).

Оказалось, однако, что в официальных документах о рождении Зарембского, представленных им в Петербургскую консерваторию, указана иная дата. Так, в «Выписке из метрической книги архива Луцко-Житомирской Римско-католической духовной консистории», выданной отцу композитора Каролю Клементию Зарембскому 10 апреля 1856 года¹, сказано, что Юльюш Кароль Зарембский родился 19 февраля 1854 года и крещен 11 апреля того же года. На основании этого документа дата 19 февраля 1854 года указана и в дипломе, выданном Петербургской консерваторией в 1873 году². Так как в официальных документах на всей территории Российской империи был принят старый стиль, то на основании этих документов можно считать, что Зарембский родился не 28 февраля, а 3 марта (19 февраля) 1854 года, если только, разумеется, в его метрической записи не произошло путаницы, подобной той, которая, как полагают многие шопеноведы, породила споры вокруг даты рождения величайшего польского композитора³.

_________

¹ ГИАЛО, Ф. 361, оп. 1, д. 1463, л. 4.

² Там же, л. 7 и об.

¹ ГИАЛО, ф. 361, опись 1, дело 1463, л. 1.

² Там же, л. 9.

³ См. об этом подробнее в кн.: Игорь Бэлза Фридерик Францишек Шопен. М., 1960, стр. 23–25.

ДАРИУС МИЙО

Заметки без музыки¹

(фрагменты)

Париж, 1909–1912

...После того как экзамен по философии был сдан, Арман и я уехали в Париж. Господин и госпожа Люнель и мои родители со слезами на глазах проводили нас на вокзал в Марселе, откуда скорый поезд умчал нас навстречу новой жизни.

...В течение всей моей юности я был лишен возможности посещать концерты, поэтому теперь старался наверстать упущенное и ничего не пропускать. Я слушал сонаты Бетховена н исполнении Изаи и Пюньо, мелодии Шуберта в обаятельно тонкой интерпретации Павлы Фриш, песни Мусоргского, которые под аккомпанемент Корто, высоко подняв голову, пела Оленина д’Альгейм с присущим ей захватывающим величием и строгостью стиля (эта музыка произвела на меня такое сильное «впечатление, что немедленно была куплена партитура «Бориса Годунова»). Я бывал также на концертах в «Осеннем салоне», где впервые был исполнен «Ночной Гаспар» Равеля, в «Schola Cantorum», где исполнялись главным образом в интерпретации Бланш Сельва новые произведения Деода де Северака, Венсана д’Энди, Шарля Борда.

В знак протеста против чрезмерно консервативных тенденций «Société Nationale», которое отказалось исполнять «Индийские поэмы» Мориса Делажа, одного из учеников Равеля, последний совместно с Флораном Шмиттом, Шарлем Кекленом, Луи Обером, Роже Дюкассом, Энгельбрехтом и Леоном Моро основал новую концертную организацию S. М. I.² , президентом которой стал Габриель Форе. Концертные пропраммы S. М. I. почти целиком посвящались первому исполнению новых произведений европейской музыки, отражавших наиболее характерные тенденции эпохи. Я регулярно посещал эти концерты. Воскресные же вечера обычно пров«одил у моих родственников Наке-Ларок, дочь которых, Сесиль, была отличной музыкантшей. После обеда приходили мой товарищ по консерватории виолончелист Феликс Дельгранж и мой кузен, любитель альтист и скрипач Эрик Аллатини, и мы проводили вечер музицируя. Я пытался также создать при участии моих товарищей по классу скрипки квартет, но, поскольку они больше заботились о развитии своей техники, чем о расширении музыкальных познаний, мне пришлось обратиться к студентам класса гармонии Луи Форестье, Виктору Ларбею и Совеплану. Мы собирались у меня по вторникам.

...Когда появились объявления о представлении в Опере под управлением Вейнгартнера тетралогии Вагнера, я приобрел абонемент на весь цикл. Мне уже приходилось слышать в Марселе фрагменты произведений Вагнера; его лиризм, его волнующий оркестр заинтересовали меня и сблизили с ним. Никогда не забуду эти четыре представления: публика, погруженная в музыку, была безмолвна и сосредоточенна, как в церкви, и лишь по окончании актов внезапно вспыхивала в порыве огромного энтузиазма, я же... умирал со скуки... Будучи не в силах разделять всеобщее волнение, я чувствовал себя одиноким, словно покинутым всеми в пути. Мой кузен Эрик Аллатини, горячий поклонник Вагнера, повел меня на «Тристана»; он так никогда и не узнал, насколько этот «озвученный волшебный любовный напиток» показался мне безмерно скучным. Когда наступил конец монопольной привилегии Байрейта, «Парсифаль» был поставлен в Опере. Это с таким нетерпением ожидавшееся произведение вызвало во мне отвращение своей претенциозностью и вульгарностью. Тогда я не отдавал себе отчета в том, что просто мое латинское сердце не могло приспособиться к невнятному философско-музыкальному бормотанию, к мистико-гармоничеекой скобяной лавке этого помпезного искусства. Знаменитые «лейтмотивы», эти своего рода «бедекеры», вселявшие гордость в сердца публики, всегда знавшей «что к чему», казались мне детским приемом, а влияние этой музыки на нации вызывало сожаление. Тем не менее я не был настолько глуп, чтобы не оценить всю ее значительность, и когда Дюран издал все оперы Вагнера по цене пять франков за каждую, я их купил. Bnpoчем,

_________

¹ Заглавие («Notes sans musique») содержит в севе непереводимую игру слов. Французское «notes», переведенное здесь как «заметки», может означать также (музыкальные) ноты. Этим и объясняется продолжение — «без музыки». — Прим. переводчика.

2 «Société Musicale Indépendente» — «Независимое музыкальное общество» (франц.). — Прим. переводчика.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ДАРИУС МИЙО

Заметки без музыки1

Содержание

Заметки без музыки¹