ТРИБУНА

Д. ЖИТОМИРСКИЙ

Решения мнимые и истинные

Статья М. Элик заинтересовала меня, потому что в ней затронуты некоторые живые вопросы музыкальной современности и чувствуется тревожный пульс размышлений и поисков. Автор не связывает себя никакими оценочными догмами, никакими условностями пиэтета и сразу же говорит о том, что его не удовлетворяет, что ему больше по душе, к чему зовет композитора наше ближайшее завтра. Более всего меня привлекли смелый критицизм, призыв к проверке некоторых традиций, установившихся норм с помощью обновленных жизнью критериев. Ведь именно так жизнь всегда и вмешивалась в ход развития искусства: отбрасывая отжившее, отбирая и «переустраивая» нужное, живое.

Хочется откликнуться на эту статью еще и потому, что концепция автора имеет некоторое распространение, бытует у нас в устной форме, образуя что-то вроде творческой программы. При этом, как я думаю, в ней причудливо переплетается верное и неверное.

Убедительны мысли автора о застойном положения в опере.

Есть много оснований сетовать на положение музыки и в других жанрах. Нередко появляются у нас мертворожденные, мнимо глубокомысленные симфонии, претенциозные скучные кантаты, стандартные песни. В них очевидны творческая пассивность, власть отживших или отживающих принципов; на них отразились противоречивые требования критики, желание авторов угодить решительно всем. В основе таких неудач или полуудач чаще всего недостаток талантливости, творческой самостоятельности. И об этом вовсе не следует молчать. Конечно, бессмысленно взывать: пишите ярко, индивидуально! Но можно до известной степени ограничить мертвящее, сковывающее действие бесталанности на тех, кого природа не обошла дарами. Ведь известно, что за проверенные рецепты и рутинные догмы более всего цепляются те, кто не в состоянии двигать искусство вперед. Рецепты и стандарты нужны им как хлеб насущный. И весьма часто этот

_________

По поводу статьи М. Элик. См. «Советскую музыку», № 1 за 1963 г.

стимул выступает в обличье благородной защиты традиций, непререкаемых норм, «истинного» реализма и т. п. И как порою эта приукрашенная посредственность давит на людей творческих, особенно молодых...

М. Элик, видимо, хочет разобраться в некоторых коренных вопросах и нащупать в современной творческой практике живой перспективный путь. Здесь-то — в определении пути — и начинаются мои разногласия с автором. Они касаются главным образом инструментальной музыки.

Основные положения статьи таковы (аргументацию временно опускаю): «бестекстовый» симфонизм испытывает жесточайший кризис, в сущности он исчерпал и изжил себя; современности нужен лишь синтез музыки и слова, ибо только в нем композитор может сказать «что-то определенное»; такой синтез сейчас лучше всего достижим в жанрах кантаты, оратории, вокально-симфонической поэмы и т. п.; эти жанры и становятся сейчас ведущими в советской музыке.

Такое решение вопроса кажется мне очень упрощенным, наивным и в сущности мнимым. Продиктованное как будто заботой о прогрессе, оно таит в себе явную опасность обеднения музыки. В нем я чувствую также тенденцию уйти от главных трудностей, подменить сложные и радикальные задачи поверхностными.

О многозначности искусства

Что же не удовлетворяет М. Элик в советской симфонической музыке?

Не без основания автор говорит о том, что самое, влиятельное из направлений советской симфонической музыки представлено творчеством Шостаковича, который продолжил «линию конфликтно-психологического симфонизма Чайковского»¹. И вот этот род симфонизма кажется автору слишком неопределенным, слишком субъективным по содержанию. Это мир лирических излияний. То, о чем говорит композитор, «многозначно». поэтому в истолковании его музыки все очень шатко, произвольно: «сколько воспринимающих, столько, и восприятий». И это, по мнению автора, не может удовлетворить художника наших дней, «которому непременно нужно, чтобы его поняли так, а не иначе, (подчеркнуто мною, — Д. Ж.), который задается целью воздействовать не только на чувство, но и на мысль слушателя».

...«Если бы наряду с «точными науками» у нас была узаконена область «неточных наук», первое место заняла бы эстетика» — в этом шутливом афоризме Н. Акимова есть доля горькой правды. О природе искусства исписаны тонны бумаги. Но о чем бы ни зашел разговор, приходится «начинать сначала», то есть определять предмет, уточнять основные понятия и признаки, распутывать различного рода недоразумения. Одним словом, говорить много «подсобного», прямо не относящегося к обсуждаемой теме. Но что поделаешь?

Так и в данном случае. Важное положение выводится из ошибочной посылки, будто многозадачность и вытекающая отсюда возможность разных восприятий, разных истолкований, есть лишь свойство музыки, особенно музыки, не связанной с текстом. Но обратимся к роману, к фильму, к произведению живописи. Казалось бы, присущие этим родам искусства наглядность, понятийность вполне обеспечивают возможность истолкования их «так, а не иначе». Но если перед нами подлинно художественные произведения, однозначность, которая, как думает М. Элик, так нужна современному художнику, не возникает. Она возможна только в тех романах, фильмах, картинах, где содержание сводится к сюжету, а сюжет является не более, чем иллюстрацией заранее сформулированного простейшего тезиса. Но такая сводимость — характернейший признак мнимого искусства (оно, не забудем, широко распространено, им пользуются легионы бездарных имитаторов, эксплуатирующих великий авторитет искусства, веру людей в силу, глубину и правдивость художественного познания жизни).

А как же воспринимается, как истолковывается подлинное творчество? Толстой не разжевывает читателю, каким образом нравственная правота Анны Карениной становится одновременно и ее трагедией, как и почему доброта и честность Нехлюдова оборачиваются «нехлюдовщиной». «Магия» искусства Толстого вовлекает нас в сложный комплекс обстоятельств, характеров, психологических процессов, заставляет творчески мыслить, чувствовать, решать, а порою довольно долго, ощупью и волнуясь, доходить до решения.

Именно потому, что суть искусства в образном, но не чисто понятийном познании мира, оно непременно требует от воспринимающего, активного аналитического сотворчества (похожего на творческий анализ самой жизни; но еще более сложного, так как в «фокусе» искусства многое выражено острее, концентрированнее, чем в действительности). Такое сотворчество бывает

_________

¹ Замечу попутно, что симфонизм Шостаковича по своим истокам явление гораздо более многообразное; конфликтно-психологическая линия, связанная с Чайковским, только одна из его составных частей. Но рассмотрение этого вопроса не входит сейчас в мою задачу.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ТРИБУНА

Д. ЖИТОМИРСКИЙ

Решения мнимые и истинные

Содержание