Выпуск № 5 (282) | 1962 - страница 12

рист Иван Хмара, всю дорогу по океанам игравший на баяне, ласкавший наши души народными песнями.

Во втором часу ночи к борту корабля подходили тракторы за грузами. Движение это было опасным: в ту пору припайный лед вокруг корабля пришел в негодное состояние — его дробили волны, точило солнце южнополярной весны, крошили налетавшие бури. Однако бригада Ивана Хмары, презирая опасность, водила стальные машины по оставшемуся припайному льду от «Оби» к ледяному барьеру, там тракторы пробирались по вырубленному в леднике ходу и выходили на площадку, где строился Мирный.

Водитель Николай Коноплев, подавая свой мощный трактор к самому борту «Оби», вдруг заметил, что левая гусеница, прорезав мягкий лед, стала валиться, а за ней круто осел и весь трактор. Выключив двигатель и поставив машину на тормоза, Коноплев выпрыгнул из кабины и растерянно огляделся. Что делать дальше? Моряки сбросили с борта стальной трос, и Коноплев закрепил его за скобу тракторных саней. Вот в это время с ледника по глубокой траншее и спускался на своей машине бригадир трактористов Иван Хмара. Издали заметив, что машина Коноплева попала в ловушку, он побежал к пострадавшей машине, проверил, как оцеплены между собой сани и трактор с корабельной лебедкой, и решил, что можно выручить машину из полыньи. Не теряя времени, точным движением Хмара запустил движок и вскочил в кабину коноплевского трактора. При этом он машинально захлопнул за собой дверцу.

Иван Хмара убрал тормоза, включил муфту сцепления. Тракторная гусеница сделала первое судорожное движение, и вдруг трактор провалился грудью в прорубь. Вода хлестнула в кабину, и лед стиснул ее дверцы.

Трактор всей своей тяжестью потянул за собой сани, они натянули в струну трос, протянутый к бортовой лебедке, и все обошлось бы, но трубчатая скоба, за которую счалили тросом сэни с лебедкой, неожиданно вытянулась, затрещала, лопнула: корабельный трос отлетел в сторону. Больше уже ничто не одерживало трактора, и стальная машина, ломая припай, ушла в прорубь. За ней, вздыбясь, как бы протестуя, цепляясь полозьями за лед, устремились и сани. В окне кабины мелькнуло бледное лицо Хмары. В роковую минуту он нашел в себе силы принять все меры, чтобы остановить трактор, осадить его назад, затормозить. Но раздался грохот, послышался плеск волн… Глубина — 170 метров, опасения нет…

Все замерло, оцепенело. Работы прекратились. Полярники стояли, не веря случившемуся, и глотали трудные мужские слезы. Казалось, померкло небо. Стонали волны, и черные пингвины ходили траурными колоннами около рокового места. И вот тогда над ледниками и айсбергами, над обломками припай-

ного льда, над зелеными волнами океана полились полные скорби звуки моцартовского «Реквиема».

Люди сняли шапки. Люди молчали. Люди были потрясены музыкой, так полно и глубоко выражавшей все, что было у них на душе.

Моцарт и Антарктида!.. Казалось бы, что общего между ними? Но в том-то и величие композитора, что он владеет тайной покорения души людей всех времен, всех народов.

«Реквием» оборвался, и зазвучал Первый концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского. Какая сила и мощь наполнила наши души, как властно призывал чародей музыки к борьбе, к победе, как славил он непобедимость человеческого сердца, и как нужны были тогда, в ту страшную минуту, спасительные, закаляющие эти звуки!

И каждый раз теперь, когда я слышу Первый концерт Чайковского, перед мысленным взором открываются ледяные дали, бастионы айсбергов и зеленоватая полынья около корабельного борта, в которой нашел могилу бесстрашный сын Отечества, отдавший жизнь свою ради науки, на благо человечества... И помню, как потом загремели марши и как под марши люди, ожесточенные охватками со стихиями, решительно бросились на разгрузку кораблей, как торопливо строили они Мирный, как штурмовали ледники...

Современная техника бесконечно расширила возможности пропаганды музыки. Концерты слушают на Северном и Южном полюсах, в глухой тайге, на дне океана — в кубриках подводной лодки «Северянка», на вершинах вулканов, в кабинах самолетов и в космических кораблях.

Помните, как встрепенулось все человечество, как затрепетали сердца всех людей, когда планету облетела весть о том, что в звездный путь отправился первый человек — гражданин Советского Союза Юрий Гагарин! Он летел там, в космической бездне, в его кабину долетали звуки музыки родной страны, он слышал, как разные голоса пели одну из любимых, его песен — «Амурские волны». А потом он и сам запел любимую песню:

Родина слышит,
Родина знает...

Сын великого народа пел в подзвездном мире, и Земля внимала его голосу. Из уст в уста передавалось: космонавт поет, поет песню Шостаковича!

Следом за Юрием Гагариным отправился в космический рейс Герман Титов.

— Приемник доносил до меня,— рассказывал он,— передачи многих радиостанций мира. В эфире, перебивая друг друга, слышались и родные и чужие голоса. Я с удовольствием прослушал несколько жизнерадостных вальсов Штрауса. Они отзвучали, и в кабину ворвалась бесшабашная какофония джаза. Барабанный грохот и волчье завывание саксофонов сменила задушевная русская песня о подмосковных вечерах, а затем зазвучал бодрый «Марш энтузиастов».

— У меня, — продолжал рассказ Герман Титов, — был красивый позывной — «Орел», как бы второе имя, на которое я откликался с орбиты. У каждого космонавта было подобное имя. И, когда мне говорили с Земли: «Ландыши», было понятно, что в беседу по радио вступает один из моих друзей. Сочиненная нами, космонавтами, шутливая песенка о ландышах частенько распевалась в нашем кругу в часы досуга.

Так было, когда космонавты дружной семьей летели на космодром, так было, когда перед полетом они гуляли около «домика космонавтов», или в вечерний час, перед сном. Поют ее перед тренировками, когда

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание