Выпуск № 10 (275) | 1961 - страница 33

векам, а к жизненным литературным и живописным образам Возрождения.

Аскетический идеал не мог победить в творческом сознании Листа, которого, вопреки всем романтическим отвлеченностям, слишком влекли земные радости, земное счастье, земные звуки и краски.

Весьма характерным оказался и исход развития творчества Листа. Общеизвестно, насколько поздние его произведения (вроде «Серых облаков», «Траурной гондолы» и т. п.) предвосхитили последующие искания музыки в области интонаций, гармоний, тембров и т. д. Но и поздний Лист остался романтиком. Он предвосхищал скорее романтические стороны импрессионизма и символизма (свойственные им тенденции увлечения таинственным и странным), чем импрессионизм и символизм по существу. Идя «с веком наравне», Лист оставался самим собой.

Один из важнейших вопросов эстетики Листа есть вопрос о его национальной принадлежности. Он поднимался неоднократно и получал различные разрешения. При этом спорившие опирались на две группы фактов, противоречившие друг другу. Сторонники одной точки зрения признавали Листа подлинно венгерским композитором. Сам Лист в разные периоды своей жизни неоднократно называл себя коренным мадьяром, ставящим своею целью поддерживать и развивать венгерскую музыкальную культуру, прославлять венгерскую нацию. Известно было, что Петефи с восторгом слушал игру Листа, что Вёрёшмарти обратился к нему с патриотическим призывом в стихах. Не менее очевидным являлось использование Листом национальных мелодий и ритмов в тех или иных музыкальных произведениях.

Но имелась и другая группа фактов, другая точка зрения. Лист не знал венгерского языка. Он прожил большую часть своей жизни за пределами родины и, даже став председателем Будапештской музыкальной академии, проводил в Венгрии лишь треть года, отдавая две трети Веймару, Риму, поездкам по Европе. Таким образом, связи Листа с родной национальной музыкой все же недостаточно обширны.

Лист так долго развивался в лоне французской (парижской) музыкальной культуры, что усвоил очень многие черты ее своеобразия.

Лист в своем кабинете в Веймаре

С другой стороны, он так внимательно и страстно приникал к образам Италии, что поистине проникся ими и как бы стал «итальянцем» (тут, конечно, могли содействовать и многочисленные следы древней римской культуры в Венгрии, хотя бы в Будапеште). Наконец, Лист всю свою жизнь не порывал тесных связей с немецкой музыкой (в детстве он заслужил поцелуй Бетховена, в зрелые годы посвятил множество усилий поддержке Вагнера); немецкий язык, наряду с французским, был ему наиболее знаком.

Можно указать и на творческие связи Листа с национальными образами Швейцарии (со времен «Годов странствий»), России, композиторов которой он так любил; не ограничиваясь простой склонностью, Лист внимательно изучал и даже заимствовал у русской музыки особенности гармонии, ладов, фактуры.

Так не следует ли в самом деле считать Листа космополитом, отдавшим дань творческого внимания своей родине, но лишь наравне с музыкальными культурами иных стран?

Нет, притти к такому выводу нельзя.

Нам думается, что верный путь к решению проблемы лежит, опять-таки, через постижение Листа как последовательного романтика. Любовь Листа к Венгрии не подлежит сомнению. Но, как любовь чисто романтическая, она не позволила Листу понять до самых корней и всесторонне выразить свою национальность-народность.

Романтизм препятствовал трезвой наблюдательности, побуждал оставлять в стороне непосредственно-жизненное, не подвергшееся романтической «сублимации». Ведь и Берлиоз (бесспорно, очень французский композитор и с мировоззрением гораздо более трезвым, чем у Листа) не дал всех возможных интонационных обобщений французской национальности-народности. Ведь и Вагнер (бесспорно, очень немецкий композитор) не достиг подобных обобщений (их очень недостает «Тристану и Изольде», «Нибелунгам», и они лишь намечаются в «Мейстерзингерах»).

Торжество романтизма в творчестве Листа позволяет понять сущность национальных основ его искусства. Чтобы убедиться в этом, пожалуй, достаточно хоть раз побывать в Венгрии, увидеть ее столицу, провинцию, природу. При этом сразу бросятся в глаза два основных круга образов — самый внушительный и самый скромный.

Бродя по Будапешту, вглядываясь в его монументальную архитектуру, в причудливо-узорчатые очертания Парламента, в фигуры старых соборов, в мощный силуэт Цепного моста, с могучими львами, в многочисленные памятники, мы, улавливаем особые черты репрезентативности, склонной и к массивности форм, и к фантастике. Наше впечатление усиливается и проясняется, когда мы попадаем в роскошные и просторные интерьеры Академии наук, Оперного театра, музеев. Та же представительность, та же причудливость, та же склонность к ораторскому красноречию, тот же национальный романтизм... Разве мы не находим очень родственных черт у Листа? Впечатление довершается рядом произведений венгерской живописи, поражающих то особой сочностью тонов, то неподражаемым блеском обольстительности и гордости (таковы, скажем, женские портреты кисти Барабаша). И мы снова вспоминаем о Листе.

Но есть и совсем иная Венгрия. Она встречает нас среди полей, на дорогах, обсаженными деревьями, с мягкими очертаниями гор у горизонта. Мы чувствуем ее на пленительно спокойных по линиям и краскам берегах Дуная, на серебристо-зеленоватой глади волшебного озера Балатон, окруженного волнами холмов и вереницами огромных пирамидальных тополей. И тут, в этом царстве чарующего мира, опять проглядывает что-то листовское, будто слышанное нами в произведениях венгерского мастера.

Ближе и точнее понять пути отражения различных сфер венгерской жизни в творчестве Листа можно, обратившись к обзору важнейших интонационных начал венгерской музыки, представленных в его произведениях. Наиболее заметным всегда был круг городских венгерских интонаций, постигнутых композитором через исполнение цыган. Романтизм Листа легко объясняет его особое внимание к этой сфере, как экзотической, эмоционально пестрой и страстной, приподнятой над каждодневным, обыденным.

Лист пристально интересовался интонационным строем вербункоша (вербовочных танцев) и чардаша. Здесь уже представлялись широкие возможности блеснуть лихостью, молодечеством, тем рыцарственным духом удали и достоинства, который особенно любили романтики, воспевавшие величавое прошлое угнетенных стран (вспомним хотя бы шопеновские полонезы). Недаром под конец своей жизни, стремясь выразить многое в малом, Лист несколько раз обратился к жанру чардаша, создавая оригинальные поэмы в жанре национального танца.

Но неужели Лист, достаточно, хорошо знакомый с национальной музыкой, культивировавшейся в венгерских городах, остался вовсе в стороне от венгерского крестьянского музыкального фольклора, характерная и разнообразная.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Лист в своем кабинете в Веймаре

Содержание