Выпуск № 11 (240) | 1958 - страница 26

венского юноши — «здорового, во всех отношениях русского парня», «умного, способного в высшей степени, деятельного, работящего, умелого на все, за что ни примется» — с Ильей Муромцем (Письма, II, 166).

Так и в народной песне Бородин искал признаки коренные, непреходящие, прослеживая их в массе народнопесенных образцов, отбирая среди множества менее устойчивых и воспроизводя уже в очищенном, обобщенном виде в собственных темах.

Искать корни, идти к истокам многовекового явления народной песни — не значит ли это «тонуть» в глубокой старине и впадать в архаику? От этой опасности Бородина хранит присущий ему трезвый критический взгляд на вещи, враждебный любым суевериям и фетишам.

Бородин может любоваться стариной, но никогда не приукрасит ее, чтобы противопоставить современности. Вот он с живейшим вниманием описывает раскольников с их «преинтересными старинными молитвами» — и тут же отмечает у них «удивительную помесь признаков цивилизации и самого грубого суеверия» (Письма, IV, 75). Его очень привлекают «церковные тона», то есть старинные натуральные лады, — но не в собственно церковной музыке, которую он считает, большей частью, условной, однообразной и сухой (Письма, IV, 274), а в новаторских, чуждых стилизации сочинениях Берлиоза и Листа. Старинные культовые напевы более всего интересны ему не сами по себе, не как архаические памятники, а как материал для современных во всех отношениях произведений (того же Листа). И сам он записывает раскольничью тему для использования именно в таком, вполне современном, произведении — своей Третьей симфонии (Andante).

Точно так же нет архаизации и в отношении композитора к крестьянской народной песне: она звучит в его музыке в сочетании с самыми современными средствами гармонии, фактуры, оркестровки...

Стремление к обобщениям объясняет и трактовку Бородиным проблемы национальности в искусстве.

Истинный патриот, он пропагандирует словом и делом национальное, глинкинское направление в русской музыке, которое стало для него «нашим» с юношеских лет. Его восхищает все талантливое и национально-самобытное, что выходит из-под пера товарищей по балакиревскому кружку. Он возмущается, когда ему кажется, что в окружающей его музыкальной среде нет «ни малейшего проявления национальной самостоятельности, полная безличность» (Письма, I, 94).

И в то же время национальное для Бородина — это, в конечном итоге, конкретная и своеобразная форма проявления «вечно великого общечеловеческого». Поэтому он чужд всякого шовинизма как в общественных вопросах, так и в искусстве. Поэтому, сопоставляя, скажем, в опере «Князь Игорь» русскую музыку с восточной и ясно показывая противоположность их воинских образов (хор «Слава» и Половецкий марш), он сближает их мирные образы (в том числе лирические). Неразличимо сливаются интонации Владимира Игоревича и Кончаковны в их дуэте. Контрапунктически соединяются темы Кончаковны и Ярославны («Ты одна, голубка лада») в увертюре оперы. Аналогично этому сочетаются русский и среднеазиатский «мирные напевы» (выражение Бородина!) в симфонической картине «В Средней Азии».

Раскрывая особые, неповторимые черты национальных музыкальных культур, Бородин одновременно ищет каждой возможности показать все то, что их роднит и объединяет. И в хоре «Слава» (раздел «С Дона великого») появляются такие же ритмические обороты, как в песне половецкой девушки, и такие же гармонии, как в девичьем хоре из «Половецких плясок», а тема, предназначенная вначале для хора половцев в «Князе Игоре»

(как рассказал композитор Н. Кашкину), становится главной темой первой части «Богатырской» симфонии...

Обобщенность в трактовке народно-национального начала связана у Бородина и с его пониманием реализма.

Известно, что у Бородина мало характеристических зарисовок народного быта, которые занимали столь большое место в творчестве других кучкистов. В частности, среди его романсов есть только один пример такой зарисовки — «У людей-то в дому». Но само по себе это обстоятельство еще ничего не говорит об исключительности его позиции в «Могучей кучке». У композитора есть и другие — притом ярчайшие — жанровые образы (хотя и не современные): Скула, Ерошка, Галицкий и его пирующая челядь... Музыку некоторых эпизодов в «Богатырях» сам композитор аттестует как «комичную» и «характерную», к тому же «для всех поющих личностей» (Письма, I, 98–99).

Примечательны и его высказывания о романсе «У людей-то в дому», показывающие, что этому произведению автор придавал в известной степени программное значение. Обосновывая выбор темы, он пишет: «По моему мнению, общих, сантиментальных, любовных сюжетов так много, что за это и браться не стоит». И, сообщая об этом сочинении Д. Леоновой, для концерта которой романс предназначался, добавляет: «Серьезной и общей музыки, вероятно, у Вас и без того будет много, поэтому я взял сюжет жанровый, народный и юмористический» (Письма, III, 148).

Но все же область характерного, жанрового никогда не была для Бородина самой притягательной (какой она была, скажем, для Мусоргского или — ранее — для Даргомыжского). Больше, чем конкретное, его влекло к себе общее, а бытовое правдоподобие страшило опасностью натурализма. Не менее сильно, чем к правдивости, тяготел он к красоте, от души восхищаясь «красотой», «поэтичностью», «благоуханием» музыки Глинки и Римского-Корсакова, Листа и Мендельсона. Бородин, правда, не считал это качество решающим при оценке произведения: «Как опера, “Борис [Годунов]” — по моему мнению — сильнее “Псковитянки”, хотя последняя более богата чисто музыкальными красотами» (Письма, I, 322), — но ценил его очень высоко.

То же можно сказать о величественности, грандиозности, — они также сильно привлекали Бородина и в архитектуре (Кёльнский собор), и в пейзаже (швейцарские горы, долина Волги), и в музыке («Ночное шествие» Листа, «Те Deum» Берлиоза, третья часть «Антара» Римского-Корсакова).

И в творчестве Бородина (как до него — Глинки) примечательно преобладание красивого и величественного, то есть возвышенного, — над характерным, бытовым (почти неизбежно включающим изображение уродливого, низменного). В «Князе Игоре» с его отдельными жанрово-характерными фигурами, поразительными в своей бытовой конкретности — главными являются все же образы более обобщенного плана, возвышенные, близкие к идеальным (Игорь, Ярославна). Среди народных сцен оперы центральными по значению также являются не бытовые, а монументальные, ораториального плана (пролог, финал). Очевидно преобладание возвышенных эпических образов над «повседневными» жанровыми и в симфониях (особенно, Второй).

В этом синтезе характеристических моментов, типичных для критического реализма, с моментами идеализации, присущими романтизму — важная особенность понимания реализма Бородиным (вслед за Глинкой).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание