Выпуск № 11 (240) | 1958 - страница 25

вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому» ¹.

Не только в молодости (когда он называл себя «истинным демократом»), но и в зрелые годы, будучи уже профессором и генералом, Бородин безоговорочно причислял себя к «разночинцам и даже хуже», высмеивая представителей «российского дворянского рода», «барчуков», «бомонд», аристократов с их «дурацким» воспитанием, «бездельем», «обломовщиной» и «глупостью». К антиаристократизму Бородина присоединялась не менее ярко выраженная антибуржуазность — неприятие всего мещанского, проникнутого «меркантильно-коммерческим духом», пошлого, «мелкого, узкого, стадового, цехового, ремесленного», что было для него синонимом «буржуазного» (Письма, IV, 21).

Обе эти общественные антипатии Бородина непосредственно отразились в его эстетике. «Тут нет ничего привлекательного ни для салонной публики, ни для гостиного двора» (то есть ни для аристократов, ни для купечески-буржуазной аудитории), — с полным одобрением отзывается он о программах концертов Бесплатной музыкальной школы (Письма, I, 159). С тех же позиций отвергает Бородин дворянскую музыку XVIII века — «чинные менуэты и всякую иную музыку “в париках и фижмах”» (Письма, III, 103) — как порождение аристократической культуры, а также и «дилетантски-салонную» музыку XIX века — «итальянское фиоритурное пение», «вычурные и бессодержательные донельзя» модные виртуозные пьесы, предназначенные для «бомондной» публики (Письма, I, 161).

Столь же чужды Бородину в музыке любые признаки буржуазности, мещанства, — и прежде всего «тривиальность» и «кислая сентиментальность». Ему претят «лакейско-мещанская песня» и танец «такого же характера», — и он пародирует их в «Богатырях» (Письма, I, 98). Пародийный характер носят его многочисленные музыкальные импровизации-шутки, — и примечательно, что объектом его пародии (романс «Гусар, на саблю опираясь...») или ее формой (кадриль и галоп на мотивы «Псковитянки», вальс на тему Варлаама из «Бориса Годунова») становятся бытовые песни и танцы, типичные для мещанской среды, а комический эффект достигается выпячиванием «самой разухабистой тривиальности» (Стасов, 68).

Даже говоря о слабых сторонах творчества своего недавнего кумира — Мендельсона, о «надоедливой мендельсоновской рутине», Бородин связывает их с особенностями буржуазного искусства: «...ни одно направление не испортило так музыкального вкуса, как именно эта внешне страстная, внешне красивая, условная, чистенькая, гладенькая и форменная, буржуазная музыка» (Письма, IV, 271).

Но на эстетику композитора повлияли не только его антипатии. В ней отразились и его положительные общественные идеалы.

Жизненный идеал Бородина, которому равно чужды и «свет», и «буржуазно-чиновничья обстановка» с ее «массой предрассудков», действующих на него «болезненно», «угнетающим образом», «убийственно» (Письма, I, 233), — в народном (точнее — крестьянском) укладе жизни, в «хороших людях и хорошей природе» русской деревни. Здесь, в деревне, он чувствует себя «просто», «свободно» и «привольно»; охотно занимается крестьянским трудом; сбрасывает генеральский мундир, чтобы ходить «совсем мужиком: рубаха навыпуск, ситцевая, подпоясанная пояском, штаны в сапоги, сапоги личные, смазанные дегтем» (Письма, III, 68).

_________

¹ В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 472.

И, сообразно с этим, эстетические идеалы композитора (здесь он совершенно единодушен с Мусоргским, Балакиревым и Римским-Корсаковым) заключены в искусстве русского крестьянина, в народной песне (притом характерно, что именно в крестьянской или солдатской песне, а не в городской «лакейско-мещанской», несущей, по его мнению, отпечаток буржуазных вкусов; недаром современную городскую песню-романс «О златом песочке, о следочках милой» он называет «пакостнейшей»).

«Это такая эпическая, народная красота во всех отношениях, что я совсем раскис от удовольствия», — пишет он о песнях, исполненных владимирскими рожечниками (Письма, IV, 34). «Оригинальной», «очень ловкой», «бойкой» называет Бородин услышанную им солдатскую песню (Письма, I, 216). Восторгаясь русскими народными песнями, он сам записывает их, пробует их обрабатывать («Эй, ухнем»), помогает в их записи другим музыкантам (Римскому-Корсакову) и, не цитируя этих песен, — создает музыку, предельно близкую народной как по содержанию, так и по языку.

В свою очередь, понимание и верное ощущение народного начала служит в глазах Бородина основой национального в музыке. Дружески относясь к Кюи и признавая все его достоинства, он не может не отметить с сожалением, что «народной жилки» тот «не чувствует вовсе, не ценит и не понимает». Именно с этим связано мнение Бородина о Кюи как о «нерусском композиторе» (Письма, IV, 218), совпадающее, в общем, с негласным мнением других кучкистов.

Так обнаруживается, что признание роли народности и национальности в музыке, любовь к народной песне были свойственны Бородину не в меньшей мере, чем другим представителям «Могучей кучки». Но особенности в его позиции, отмеченные ранее, все же были, и обойти их нельзя. Их суть — в стремлении к наиболее обобщенному выражению народно-национальных элементов.

В жизни народа, в его облике и характере непрерывно происходят изменения — и во времена Бородина, в эпоху ломки старого общественного строя и формирования нового, они протекали интенсивнее, чем когда-либо в прошлом. Перед русским искусством открывались разные пути. Нужно было успеть зафиксировать быстротекущие явления, сменяющие друг друга на поверхности океана народной жизни — и по этому пути пошли многие передовые художники эпохи. Бородину же — по складу его индивидуальности — оказалась ближе другая задача: показать в глубине этого океана те, по его представлению, неизменные, самые прочные устои жизненного уклада народа, его психологии и эстетики, какие остались незыблемыми в бурях истории.

«Прошлое, очень давнее русское прошлое, по-сейчас в людях живо, да только ли в людях? А природа степей? А крестьянский быт, а песни, а характеры и голоса?» Пусть даже Бородин говорил не совсем так, как передает Б. В. Асафьев со слов певицы А. Н. Молас ¹, — он вполне мог бы так сказать! Об этом свидетельствует прежде всего его творчество, где воскрешается «очень давнее русское прошлое» как раз в таких его чертах (богатырская мощь, патриотизм, духовная стойкость и моральная красота народа), какие сохранились незыблемыми, живыми на протяжении столетий.

И не случайно оброненным, а очень характерным для Бородина представляется мелькнувшее в одном из его писем сравнение знакомого дере-

_________

¹ См. Б. В. Асафьев. Избранные труды, т. III, М., изд. АН СССР, 1954. стр. 265. Как и все устные высказывания русских композиторов в передаче Асафьева, оно несет на себе отпечаток стиля (а частично и строя мыслей) того, кто его передает.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание