Выпуск № 5 (234) | 1958 - страница 34

Что же удивительного в том, что до сих пор нередко говорится и пишется об академизме и рассудочности Брамса, являвшихся якобы следствием его замкнутости и оторванности от современной жизни Германии, или об односторонне субъективистском претворении в его творчестве народно-песенного начала? Так, по незнанию, говорят о большом национальном художнике, который во второй половине прошлого века, как никто другой, проникся характером и психическим складом своего народа, который являлся замечательным знатоком культуры родной страны, наконец, был последним классиком немецкой музыки, близким по духу — разными сторонами своего творчества — Баху и Шуберту, Бетховену и Шуману.

Иоганнес Брамс

Живой облик художника, запечатленный в его творениях, противоречит подобным несправедливым утверждениям. Не ухищрения композиторского мастерства, не отвлеченные «упражнения» в сочинительстве, но жизнь человеческая, жизнь народа, отраженная в образах музыкального искусства, — вот что волновало Брамса! Труден был его жизненный путь, долго не шла к нему слава, внешне он замкнулся — даже близкие друзья не имели доступа к его душе. Но от окружавшей действительности Брамс не отгораживался, и его большое гуманное сердце не очерствело. Музыка Брамса полна тревоги за судьбу человека, она воспевает свободу личности, нравственную стойкость, несет слова любви и утешения. Ей присущ беспокойный, взволнованный, личный тон.

Этот личный, субъективный тон бесконечно далек от субъективизма упадочной буржуазной культуры. Брамс вырос в условиях демократического музыкального быта, связи с ним никогда не порывал. Именно поэтому он так много внимания уделял вокальной музыке. Не случайно его имя стало известным, прежде всего, как автора произведений для «домашнего» музицирования — песен, вокальных дуэтов и квартетов или четырехручных фортепьянных венгерских танцев и вальсов. Связь с демократическим музыкальным бытом укреплялась и практически — Брамс долгое время работал дирижером любительских певческих объединений. Наконец, она поддерживалась неустанным, пристальным изучением народной поэзии и музыки.

В 14 лет Брамс попробовал силы в переложении для хора народных мелодий, а за три года до смерти создал свое духовное завещание — сборник 49 песен для голоса и фортепьяно (последние семь для запевалы и хора). В промежутке — на протяжении многих десятилетий — Брамс вновь обращался к народным песням, некоторые полюбившиеся ему напевы обрабатывал по два-три раза и разучивал с руководимыми им хорами. Можно не преувеличивая сказать, что среди немецких композиторов XIX — да, быть может, и не только XIX века! — никто так не знал и не любил народную песню, как Брамс. Разве эта неугасимая любовь могла пройти бесследно для его собственного творчества? Конечно, нет! И первое тому свидетельство — вокальная музыка Брамса.

Влияние народной песни скрещивалось с усвоением и развитием клас-

сических музыкальных традиций прошлого. Они были с исчерпывающей полнотой изучены Брамсом. И в этом отношении он не имеет равных среди своих современников и предшественников. Мало кто может быть поставлен рядом с ним в знании музыки не только романтической или венской классической, но и более древних времен — вплоть до Шютца и Палестрины, причем знание это было не мертвым, схоластическим, а живым, непосредственным. Брамс хранил в своей чудесной памяти множество творений Генделя и Баха, Моцарта и Бетховена, Шуберта и Шумана. Но он часто заново перелистывал партитуры этих произведений, открывая в них все новые красоты. «Любая песня Шуберта, — говорил он, — может многому научить». Творческой лабораторией в усвоении классических традиций прошлого служила ему, прежде всего, музыка вокальная, сольная и хоровая. В ней он выковывал свой тематизм, в связи с текстом наделял его конкретным образным содержанием и «опробовал» возможности контрапунктического развития. Певучесть, протяженность многих инструментальных мелодий, особенности их строения, а также полифоническая ткань инструментальных произведений Брамса, голоса которых живут самостоятельной и вместе с тем слитной жизнью, могли родиться только на вокальной основе.

Было время, когда, исходя из клавирных произведений Баха, то есть малой части его наследия, пытались судить о баховском искусстве в целом. Но насколько помогло пониманию искусства Баха знакомство с его вокальным творчеством, как по-иному тогда зазвучали инструментальные сочинения великого кантора! И не откроются ли для нас новые душевные стороны музыки Брамса, когда удастся больше и глубже ознакомиться с его чудесными песнями, вокальными ансамблями и такими замечательными вокально-симфоническими произведениями, как Немецкий реквием или Рапсодия для меццо-сопрано, мужского хора и оркестра?

Крепкие почвенные связи с немецкой демократической культурой послужили основой народности музыки Брамса. Вместе с тем он являет собой пример высоко интеллектуального художника. Пытливость ищущей мысли, широта идейного кругозора, разносторонность духовных запросов способствовали современному звучанию творчества Брамса.

Он был автодидактом. Еще ребенком, играя для заработка танцы в матросских кабачках Гамбурга, Брамс ставил на пюпитр пианино вместо нот книги и читал их во время игры. Книга стала лучшим другом его безрадостного детства. Он и позже много читал. Любимые же книги по многу раз перечитывал. Чтение являлось для него не отдохновением и развлечением, но потребностью, жизненной необходимостью. «Чтобы стать хорошим исполнителем, — говорил он, — надо не только много упражняться на инструменте, но больше книг читать».

Интересуясь литературой, философией, изобразительным искусством, страстный любитель природы и дальних путешествий, не чуждый притом политике, — Брамс был разносторонне образованным человеком. Среди его близких друзей много музыкантов-практиков, композиторов и исполнителей (Клара и Роберт Шуман, Иоахим, Гримм, Дитрих, Брюлль, Дворжак, Таузиг, Леви, Бюлов), и критиков-музыковедов (Ганслик, Кальбек, Ноттебом, Мандушевский, Шпитта, Дейтерс); его друзьями являются также литераторы и поэты Грот, Видман, Келлер, художники Мельцель и Фейербах, хирург Бильрот, философ Вендт, гравер Алгейер, инженер Феллингер и др.

В большинстве своем — это лучшие представители немецкой и австрийской буржуазной интеллигенции, правда, далекие, как и сам Брамс, от подлинного понимания социальных противоречий, но хранившие и отстаивавшие гуманистические, демократические традиции своей национальной куль-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Иоганнес Брамс

Содержание