ИСПОЛНИТЕЛЬСКОЕ ИСКУССТВО

Федор Шаляпин

(к 20-летию со дня смерти)

Е. ГРОШЕВА

«...В русском искусстве Шаля-
пин — эпоха, как Пушкин».

М. Горький

В переломные эпохи, обозначенные бурным подъемом прогрессивных общественных сил и предельной остротой социальнополитических конфликтов, возникает искусство большого героико-трагического содержания. Произведения Шекспира, оратории Генделя, полотна Давида, драматургия Шиллера, симфонизм Бетховена, героические оперы Верди — все эти создания высочайшего трагического пафоса вызваны к жизни огромными социальными сдвигами своего времени.

Героическая тема является ведущей в русском искусстве, служившем высокой трибуной для решения больших общественных проблем. Первое создание русской музыкальной классики — «Иван Сусанин» Глинки, отразившее в себе дух эпохи 1812–1825 годов, было названо автором «отечественной героико-трагической оперой». Создатель «Бориса Годунова» Пушкин считал великими трагедии Шекспира и Расина потому, что их предметом являются «судьба человеческая и судьба народная».

Пушкин и Глинка утвердили в русском искусстве традицию высоких героико-трагических образов, как образов наибольшего идейного наполнения и жизнеутверждения.

Эту традицию отечественного искусства продолжали Семенова и Мочалов, Мусоргский и Римский-Корсаков, Толстой и Горький, Репин и Суриков, Чайковский и Рахманинов. С большой настойчивостью и силой звучит героическая тема в искусстве накануне первой русской революции. «Настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого...» — писал Горький Чехову в 1900 году.

И русский театр, всегда особенно чуткий к общественным настроениям, откликается на эту жгучую потребность своего зрителя. Эпоху, открытую Ермоловой, ее Лауренсией и Жанной Д’Арк, завершает Шаляпин, в творчестве которого воплощаются лучшие достижения трагической музы русской сцены. В искусстве Шаляпина героический пафос сочетается с пристальным вниманием к духовной жизни человека, с гениальным даром психологического анализа, умением раскрывать тайники человеческой души, передавать тончайшие, едва уловимые оттенки движения чувств и мыслей своих героев.

Созданную великим артистом галерею трагических персонажей открывает монументальная фигура Ивана Сусанина, образ, в котором героическая романтика обога-

щается глубоким проникновением в психику простого русского человека. Этот образ вступил в резкое противоречие с «пейзанскими» штампами императорской сцены, с навязанной опере Глинки монархической идеей. Но победа осталась за художником-реалистом. «Революция свершилась. На самой высокой баррикаде стоял костромской мужик Сусанин в настоящих лаптях», — вспоминает Шаляпин. Это было в преддверии 1905 года.

Ивану Сусанину в творчестве Шаляпина противостоят образы земных властителей, монархов, самодержавных деспотов. Как бы ни были разнообразны и многогранны эти шаляпинские творения — Борис, Грозный, Олоферн, Филипп II Испанский, как бы ни была ярко выражена артистом их индивидуальная сущность, он рельефно раскрывает одну общую черту их внутренней психической жизни. Ее доминантой является глубокое, устрашающее одиночество, надломленность, трагическая раздвоенность души, совести, чувств. С гениальной силой психологического анализа Шаляпин обнажал тяжелую душевную драму своих венценосных героев. Это навевало мысль о призрачности их власти над людьми, о шаткости самодержавия. К таким концепциям артиста вела его чуткость к общественным настроениям, а главное — его стихийная ненависть к власти, обрекшей народ на страдание и нищету. «И отсюда, из его ненависти к власти — ужас, в котором он показывает царей». Этими словами М. Горький заключает портрет Шаляпина во второй части «Клима Самгина».

Трудно согласиться с точкой зрения некоторых современных биографов Шаляпина, видящих в нем лишь певца «Могучей кучки», точнее говоря, исполнителя опер Мусоргского и Римского-Корсакова. Вряд ли может служить серьезным основанием для подобного приговора тот факт, что в операх Чайковского артист не создал ничего, близкого по масштабам его Борису, Досифею, Грозному или Сальери! Он прекрасно пел и Гремина, и князя Вязьминского в «Опричнике», и даже Томского, но все эти персонажи Чайковского не являлись носителями главной, ведущей идеи композитора, центром его философского замысла. Лирико-драматические концепции Чайковского требовали иных героев, иных голосов И все же можно верить, что если бы голосовые возможности позволили Шаляпину спеть, например, Германа — величайшее создание трагической музыки Чайковского, — эта партия вошла бы в ряд лучших творений артиста¹.

Был один композитор, с образами которого Шаляпин так и не встретился на оперной сцене, — Вагнер. Артист объяснял это тем, что плохо владел немецким языком, а иностранных авторов он всегда стремился петь на их родном языке. Но, думается, главная причина здесь в другом. Отвлеченные философские идеи, воплощенные, например, в образах героев тетралогии Вагнера, их статичность не зажигали вдохновения великого певца-реалиста. Меньше всего можно упрекать Шаляпина в ограниченности творческого диапазона в односторонней направленности его грандиозного дарования. Здесь надо говорить о другом. Масштабы трагического гения Шаляпина требовали и соответствующего репертуара, сочетающего глубину философского обобщения с реалистической многогранностью жизненных черт. Не случайно артист так тщательно отобрал свой оперный репертуар, вмещающий не более полутора десятка партий. За ними, однако, стоят годы огромного труда, творческих поисков, экспериментов. Только в первые три года работы в мамонтовском театре Шаляпин выступил в девятнадцати ролях. Повсюду, где он находил вдохновляющий его художественный материал, он создавал неповторимые поэтические фигуры. И не только в операх кучкистов. В сокровищницу шаляпинских образов вошли и герои лирических опер — Демон, Алеко, Дон-Кихот, и комедийные персонажи — Фарлаф, Дон Базилио, и оба Мефистофеля в операх Бойто и Гуно, и такие контрастные образы, как Олоферн и Еремка Серова.

_________

1 Эта мысль находит подтверждение в воспоминаниях писательницы Лидии Нелидовой-Февейской, встречавшейся с Ф. И. Шаляпиным в Америке. Говоря о своей любви к Пушкину, артист сказал: «Моими лучшими ролями были его герои; я их воплощал в жизнь. Мы вместе с Пушкиным создали Бориса Годунова, Мельника, Фарлафа. Я мечтал спеть Германа, хотя это теноровая партия, но поверьте, это было бы моим лучшим созданием! Как я чувствую его, как близок он мне! Как гениально выражен этот характер в музыке Чайковского!...»

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ИСПОЛНИТЕЛЬСКОЕ ИСКУССТВО

Федор Шаляпин

(к 20-летию со дня смерти)

Е. ГРОШЕВА

Содержание