Выпуск № 3 (232) | 1958 - страница 53

износит имя известного итальянского баритона, — называет меня «вторым тенором». Из-за моего нижнего регистра. Не спорю, низкие ноты у него крепче от природы, и вообще — мощный голос. Но даже свои достоинства он превращает в недостатки. Грузит низы, форсирует середину, а потому уже тремолирует в верхнем регистре, несмотря на то что гораздо моложе меня. Пользуется только одной краской — мощным forte и думает, что вся красота пения — в громкости пения. Поет одни драматические партии, и некоторые даже говорят, поет их более эффектно, чем «сам Баттистини». Но!.. — каждому свое. Я никогда не позволю себе во вред голосу брать звучные низы или петь с таким напряжением в дуэте Яго и Отелло, как это делает мой уважаемый коллега. Мои преимущества в кантилене, мягкости, подвижности голоса, в тембре, наконец, в музыкальности... Эти качества нужно развивать всю жизнь, блистать ими, а не гоняться за эфемерной славой ультрадраматического баритона. Тогда будешь настоящим артистом, умным профессионалом и сумеешь сохранить свой голос до глубокой старости — сколько бы ни пел...

Пел же Баттистини действительно очень много. Его работоспособность и профессиональная выносливость буквально поражали. Свой день он начинал всевозможными упражнениями для дыхания, для развития регистров, подвижности голоса, для кантилены, mezzo voce и т. д. Начинал с самых легких и кончал труднейшими, занимаясь два-три раза по 25–30 минут с небольшими перерывами. Любое, даже самое легкое упражнение пел так, как будто бы впервые его применяет, то есть исключительно внимательно контролируя себя. «Каждый день, — говорил Баттистини, — певец должен начинать все сначала. Постоянно нужно «искать свой голос». Сегодня я небрежно спою простую гамму, завтра, если удовлетворюсь вчерашним и перестану искать, я повторю свою ошибку, через два дня привыкну к ней, а через месяц, вместо легкости и красоты, в моем голосе будет усталость и дребезжание. Тогда — прощай, карьера Баттистини!»

После упражнений Баттистини брал несколько трудных мест из ролей своего обычного репертуара, а затем уже переходил к той партии, которую ему предстояло петь вечером на спектакле.

Маттиа Баттистини

Пел всегда наполненным звуком, в строгом соответствии с динамическими обо значениями партитуры, по нескольку раз возвращаясь к наиболее трудным местам и всякий раз исполняя их с различными оттенками тембра, больше или меньше открывая или прикрывая отдельные звуки, выразительно выделяя звучание какой-либо гласной, целого слова или фразы. В многократно петых партиях так же, как и в своих упражнениях, Баттистини не уставал «искать свой голос» и его новые выразительные возможности, но, в отличие от упражнений, — уже применительно к данному образу и выражаемому чувству. И эти поиски велись им ежедневно.

Вечером Баттистини пел спектакль, а в свободные вечера нередко приглашал к себе знакомых артистов и исполнял большие программы из арий, романсов, итальянских песен, испытывая при этом ничуть не меньшее удовольствие, чем слушатели его импровизированных концертов.

Кто-то из нас спросил однажды Баттистини, в чем «секрет» поразительной свежести его голоса и не ощущает ли он хотя бы в конце сезона утомления, выполняя такой напряженный домашний певческий режим и столь часто выступая в спектаклях и концертах. В качестве контраста был при этом упомянут происшедший тогда в театре случай: тенор X. переусердствовал в своем рвении достигнуть идеального звучания верхнего до в каватине Фауста, до предела измотал себя упражнениями, а на спектакле пустил на этом до такого «петуха», что вынужден был покинуть сцену; спектакль за него допевал один из артистов хора. Баттистини улыбнулся, а затем не без иронии заметил:

— Этот тенор имеет красивый голос и пока еще здоровые связки, но его беда в... — Баттистини выразительно, широким театральным жестом указал на чело. — Он молод и до сих пор выезжал на своей природе — больше ничего у него нет. Плохое дыхание, и совсем нет головы. Он не искал своего естественного до, не помогал своей природе умом, он только выкрикивал бесконечно верхнюю ноту, случайно попадая, а, как правило, не попадая на естественную позицию. Боюсь, что сюрприз в «Фаусте» — первая ласточка, принесшая нашему тенору печальную весть о конце певческой карьеры. Если, конечно, не поумнеет и не возьмется за работу...

— Что касается меня, — продолжал уже серьезно Баттистини, — то я очень берегу свой голос, но... не так, как думают и поступают дилетанты и лентяи. Целыми неделями перед спектаклем они «молчат», а потом дрожат за каждую свою ноту: выйдет или не выйдет? Настоящему певцу чужды такие сомнения. Он всегда уверен — выйдет! Он всегда спокоен, потому что идеально знает возможности своего голоса, и не «вообще» знает, а знает эти возможности сегодня, завтра — каждый день; всем своим существом он ощущает звучание каждой ноты, которую он, прежде чем спеть перед публикой, тысячу раз проверит с разных сторон. Голос его гибок, натренирован, звук послушен и устойчив: певец готов выступить перед публикой в любую минуту.

— Но для того, чтобы достигнуть спокойствия профессионала и уверенности художника-мастера, нужно петь каждый день. Голоса изнашиваются не от длительных занятий и частых выступлений, а от неправильных занятий и неподготовленных выступлений. Большой скрипач может в дни концертов заниматься четыре-пять часов, и от этого его выступление только выиграет. Плохой скрипач с зажатой кистью руки через полчаса устает и бросает игру...

— Жалок и недальновиден тот певец, который говорит: «В молодости я получил идеальную школу у maestro Z. и сделал с ним все мои основные партии. Теперь мне ничего не страшно. Я могу не утруждать себя ежедневными занятиями, не изнашивать свой голос трудными упражнениями. Две-три гаммы, две-три высокие ноты перед спектаклем — и я готов к выступлению». С уверенностью можно сказать: такой певец не долго протянет.

— Свою школу настоящий певец ищет всю жизнь и всю свою жизнь учится. Допустим, у меня сегодня легкое недомогание, ну, например, оттого, что я приехал к вам в Москву и мой организм еще не привык к резкой перемене климата. Я ощущаю непривычную сухость в горле. Значит ли это, что я должен несколько дней молчать и молча «настраивать» свой голос для объявленного спектакля?

— Нет, я поступлю иначе. Я не прекращу своих занятий ни на один день, но буду искать такие упражнения, которые бы вернули моему голосу привычную мягкость и эластичность. Я тщательно подготовлю себя к спектаклю в не совсем привычных для меня условиях и этим огражу себя от любых сюрпризов. И хотя на самом спектакле я буду петь с удвоенной осторожностью, публика никогда не скажет: Баттистини «прячет» голос, он, наверно, плохо себя чувствует. Вот это я называю «беречь свой голос».

— Подобные «маленькие проблемы», требующие постоянной осторожности и тренировки голоса, возникают у певца ежедневно. А вот проблема более сложная — возраст певца. — Пятидесятитрехлетний Баттистини, находившийся в зените славы, развел руками и иронически сокрушенно покачал головой: что, мол, нам, «старикам», с этим возрастом делать.

— Годы идут, молодость в прошлом, но петь страстно хочется, музыка открывает

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Маттиа Баттистини

Содержание