Выпуск № 3 (232) | 1958 - страница 36

зал: «Мне кажется, что я где-то уже слышал эту музыку». Был страшный конфуз, смеялся весь наш факультет. Так моя симфония и не была дописана.

В 1944 году при Союзе композиторов было организовано нечто вроде «курсов повышения квалификации». В качестве педагогов были приглашены наши ведущие мастера, в том числе и Прокофьев. Посоветовавшись с Шебалиным, я записался к нему.

Помню, как, придя на урок к Сергею Сергеевичу (он жил тогда в гостинице), я принес экспозицию первой части фортепьянного концерта. Главная и побочная партии ему понравились. Он сел за рояль и, проиграв первую тему, сказал: «Вы знаете, эту тему можно изложить поинтереснее» — и тут же наиграл несколько вариантов. Первоначально тема звучала так:

А к следующему уроку она приняла такой, уже окончательный вид:

Сергей Сергеевич старался возбудить во мне интерес к поискам нового, к неутомимому изобретательству. Это касалось, в частности, фортепьянной фактуры. Здесь его фантазия была поистине неисчерпаемой. Сам великолепный пианист, Прокофьев отлично чувствовал природу рояля. Кто из музыкантов не был покорен неистощимым разнообразием, блеском и красочностью его фортепьянной фактуры, которую никогда не спутаешь ни с листовской, ни с рахманиновской, ни со скрябинской!

Сперва мне казалось, что Сергей Сергеевич настолько самобытен, что не интересуется чужими произведениями, хотя бы и написанными его талантливыми сверстниками. Но, занимаясь с Прокофьевым, я убедился в том, что это был человек огромной музыкальной эрудиции, блестяще знавший классику и внимательно следивший за творчеством современных композиторов. Из-за этой его эрудиции мне приходилось порой даже туговато. То оказывалось, что я очень смутно знал музыку Четвертого концерта Рубинштейна или одного из концертов Рахманинова, то выяснялось, что сочиняемое мною уже было написано до меня.

Увлекаясь разработкой фортепьянной фактуры, я иногда забывал о роли оркестра, и Сергей Сергеевич частенько говорил: «Ну, что это, оркестр будет скучать. Вот, смотрите, у вас наметился интересный ритмический рисунок»... И снова моя фантазия получала толчок, импульс.

Прокофьев с большим одобрением отнесся к моей мысли написать вторую часть концерта в форме темы с вариациями в стиле старинных итальянских танцев: тема-интрада, далее вариации — сицилиана, пассакалия, пассамеццо, падуана, форлана и в заключение — снова тема-ретирада. Причем, Сергей Сергеевич сам подсказал мне ритм и характер третьей вариации.

Разбирая пассакалию, мой учитель упрекнул меня в «непрактичности». Ведь пассакалия сама по себе уже тема с вариациями. «А вы в своих вариациях вставляете еще варьированную тему с вариациями. Ну, впрочем, любопытно, что у вас получится», — заметил Сергей Сергеевич.

Любопытный спор возник и по поводу падуаны, точнее — темы ее средней части, в которой печальная мелодия поручена английскому рожку, а фортепьяно выполняет функцию гармонического аккомпанемента. Сергей Сергеевич считал, что солисту будет скучно аккомпанировать оркестру. И хотя я приводил ему ряд аналогичных примеров из Рахманинова и даже, кажется, из Равеля, Сергей Сергеевич был неумолим. «Вы не нашли», — категорически заявлял он.

Я очень сожалею, что тогда, имея возможность столь часто беседовать с Прокофьевым, я не постарался зафиксировать многие интереснейшие беседы о музыке и музыкантах; я никогда не писал дневников. Запомнилось, как однажды Сергей Сергеевич рассказывал печальную историю мозгового заболевания Равеля, который на концертах уже не узнавал никого и даже не понимал, что исполнялась его музыка.

Прокофьев великолепно знал живопись и разделял мое увлечение Ренуаром, Клодом Моне, Гогеном, Ван-Гогом и другими французскими художниками. Кстати, он показал мне шарж, написанный в Париже не то Маттисом, не то Пикассо. Сергей Сергеевич был изображен довольно метко — угловатый, с характерно оттопыренной верхней губой. Есть еще замечательный шарж Кукрыниксов (в виде фаянсовой статуэтки) — голова и руки Прокофьева. Чудесно передал облик Прокофьева П. Кончаловский. Среди больших белых берез — плетеное кресло, в котором сидит Сергей Сергеевич; в руках у него карандаш и лист нотной бумаги...

Большой художник ушел от нас, но он оставил нам свои неумирающие сочинения. Слушая их, играя их, всегда общаешься с ним, всегда чувствуешь его рядом с собой.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание