Вот в № 5 за 1956 год журнала Г. Хубов говорит, что у нас появилась «вереница серых, стандартных, благодушно скучных произведений, похожих друг на друга, как биллиардные шары» (стр. 6). В № 8 за 1956 год Г. Хубов утверждает, что культ личности сказался и в «сочинении многочисленных помпезных, фальшивых, антиреалистических произведений, покрытых густым лаком славословия» (стр. 56). Там же, на стр. 54, И. Нестьев восклицает: «Сколько произведений еще страдает кабинетной абстрактностью, не затрагивает больших вопросов нашей жизни». Хочется спросить авторов — тт. Хубова и Нестьева — о каких конкретно композиторах и произведениях идет речь? Вполне возможно, что сказанное правильно; но почему же не помочь композиторам поработать над своими произведениями, чтобы они стали лучше? Наконец, — почему не предупредить молодежь от подражания плохому? А для этого нужно назвать авторов плохих произведений и самые эти произведения.
В том же № 5, на стр. 50, В. Кухарский пишет: «Вновь иные композиторы и музыковеды готовы третировать любое произведение, лишенное «диссонансного остроумия» и прочих пикантностей, как старомодное и неинтересное...» Кто же эти «иные композиторы и музыковеды»? О каких произведениях идет речь?
Тов. Кухарский умалчивает. А его критика Фортепианного квинтета А. Волконского, в котором, очевидно, имеется «диссонансное остроумие», совершенно неубедительна и находится в резком противоречии с непосредственным восприятием широким слушателем этого очень интересного, талантливого и впечатляющего сочинения.
В № 5 на стр. 60–61 М. Сокольский вспоминает прошлые зряшные расхваливания и премирования «серой, бесталанной, а подчас и откровенно приспособленческой музыки, музыки с рыбьей кровью в жилах». «У нас в Союзе композиторов и сейчас есть товарищи, — говорит он, — которым в любом новом непривычном или непонравившемся сочинении мерещится “подымающий голову” формализм... Почему же все-таки эти люди не решаются выступать открыто?..»
Когда же вместо слов «некоторые», «иные» и т. п. наши музыковеды станут открыто называть тех, кого они имеют в виду? Почему бы М. Сокольскому не сказать, кто же такие «эти люди», не раскритиковать их метод? Ведь М. Сокольский талантливый, высококвалифицированный критик, и к его голосу прислушиваются многие.
В № 6 за 1956 год М. Шагинян странно заканчивает свою интересную статью нарочитым умолчанием фамилии автора некоего фортепианного концерта. Произведение не понравилось писательнице: «Звуки били по нервам, оркестр изматывался в стремлении композитора к наибольшей звучности» (стр. 38). И еще: «Оркестр говорил свое, рояль свое, без особой надобности сочетаясь...» М. Шагинян горестно восклицает: «Нравится ли такая музыка публике? Нравится».
Каковы данные для такого вывода? Неужели таковы вкусы советского слушателя? Жаль, что М. Шагинян не назвала автора фортепианного концерта; это лишило возможности читателей журнала поразмыслить над оценкой, данной уважаемой писательницей. Тем более жаль, что сама М. Шагинян сомневается в своей оценке. Ну — а как же могут высказать свое мнение другиеслушатели, раз неизвестно, о каком композиторе идет речь?
В этом же номере журнала композитор Г. Свиридов сетует на то, что, «слушая новые произведения, испытываешь двойственное чувство: музыка как будто хорошая, написана талантливо, культурным музыкантом, с интересом слушается, но... светит отраженным светом. Она ро-
дилась не из жизни, а из музыки же, как результат впечатлений от музыкальной литературы» (стр. 40).
Снова полная неизвестность для читателя. А как было бы полезно для композиторов и критиков,если бы Г. Свиридов расшифровал свои строки и проанализировал конкретные произведения!
Наконец, А. Хачатурян в острой, заставляющей над многим задуматься статье «Волнующие проблемы» (№ 7, 1955 г.) порицает товарищей, которые «захваливали примитивные, посредственные сочинения, единственным “достоинством” коих были громкие, многообещающие заголовки и отсутствие внешних признаков формализма, но которые по своей внутренней сути являлись продуктами формального, умозрительного творчества» (стр. 8). И в этой статье сплошной туман, полная неясность.
Кажется, только Ю. Кремлев отличается завидной откровенностью. Я имею в виду, в частности, его ставшее чуть ли не «историческим» высказывание на Восьмом пленуме Правления Союза композиторов: «Если, например, в прессе мы читаем высокие похвалы симфониям Н. Мясковского, то в кулуарах музыканты (очевидно, и сам Кремлев! — Л. В.) постоянно называют их скучными; публика же не проявляет к симфониям Н. Мясковского настоящего, живого интереса» (№ 5, 1955 г., стр. 40).
Я абсолютно не согласен с оценкой Ю. Кремлевым творчества Мясковского и реакции публики на это творчество. Можно было бы привести много случаев большого успеха у широкой аудитории Третьей, Пятой, Шестой, Пятнадцатой, Шестнадцатой, Семнадцатой, Восемнадцатой, Двадцать первой, Двадцать четвертой, Двадцать пятой, Двадцать седьмой симфоний. Достаточно напомнить, что в Колонном зале Дома союзов в симфоническом концерте под управлением К. Иванова в первом отделении исполнялась Шестая симфония Чайковского, а во втором — Шестая Мясковского. Зал был полон и на втором отделении, и Шестая Мясковского имела огромный успех. Таков, вопреки Ю. Кремлеву, действительный интерес публики к Мясковскому.
Было бы хорошо, чтобы в развитие своего откровенного, но пока лишь декларативного утверждения о музыке Мясковского Ю. Кремлев попытался подробно проанализировать творчество покойного симфониста (основываясь на принципах критики, интересно изложенных Ю. Кремлевым в № 8 журнала за 1956 г.) и доказать, что симфонии Мясковского скучны. Интересно, как Ю. Кремлев сумеет это сделать!
Мне пришлось привести много цитат. В ином случае я вынужден был бы тоже говорить о том, что «иные», «некоторые» и т. д. критики и композиторы... А так нельзя.
Хочется верить в то, что читатели журнала в дальнейшем прочтут на его страницах статьи и очерки о советской музыке, откровенные и смелые, без «фигур умолчания».
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
