на задний план, ибо Чайковский считает себя в печати депутатом от всей русской музыки¹.

Появляется ли в Москве молодой русский скрипач или певица, организуется ли русский квартет, Чайковский спешит поделиться с читателем этим радостным, как он говорит, известием. Он считает своим долгом печатно выразить сочувствие русской певице, чей талант гибнет из-за бюрократических порядков «высшего театрального начальства» (стр. 72); певицу Лавровскую, включившую в программу своего концерта «Казачок» Даргомыжского, Чайковский благодарит за стремление познакомить публику «с симфоническими произведениями русской музыки» (стр. 272).

Если вспомнить, что эти события происходили 80 лет назад, когда значительная часть так называемой аристократической верхушки общества и буржуазии (а их интересами в основном жила пресса) была увлечена итальяноманией и пренебрежительно относилась к русской музыке, когда русской музыке приходилось буквально завоевывать себе внимание со стороны публики, — нам станет ясно, как велика и значительна была в то время роль передового музыкального критика, каким и был Чайковский.

Чайковский не жалеет язвительных и колких выражений по адресу так называемых меценатов, «покровителей» искусства, способных «удивить мир своею щедростью на подписку для подарка известной иностранной певице... как только представляется по этому поводу случай увидеть свое имя пропечатанным в газете», но умеющих «благоразумно воздержаться от приобретения трехрублевого концертного билета, если не предвидится легкого способа прослыть на всю Россию великодушным покровителем отечественных художеств» (стр. 212).

В этих словах мы явственно ощущаем социально-обличительные ноты. И это не случайность. Подобно всем передовым общественным деятелям России, Чайковский возмущается тупостью, грубостью, алчностью и лицемерием буржуа. Он говорит: «...известно всем, что весьма часто простой, сиволапый мужик обладает большим тактом, умеет быть пристойнее какого-нибудь весьма изящного, облеченного во фрак благородного человека» (стр. 86). А в другой статье добавляет: «Русский буржуа, как и всякий буржуа, будучи в душе черствым эксплоататором, любит посентиментальничать и порисоваться демократическою симпатиею к меньшему брату» (стр. 275).

П. И. Чайковский

Но, защищая русское национальное искусство, Чайковский далек от восхваления всего, что носит русское имя; в нем нет ни капли квасного патриотизма, шовинизма, заставляющего, как он сам говорит, упорно предпочитать свое дурное чужому хорошему.

В Москве в то время подвизался бездарный певец Д. А. Агренев, принявший псевдоним Славянского, развращавший вкусы публики пошлым и вульгарным исполнением якобы русских песен. Чайковский буквально громит этого, как он выражается, «ловкого и предприимчивого» тенора, не брезгающего никакими средствами, чтобы добиться успеха. Особенно возмущает Чайковского, что Славянский «...для вящего обморочения наивных москвитян выдает себя за собирателя и перелагателя русских песен, как будто достаточно быть бездарным певуном, чтобы уметь записать и гармонизировать русскую песню» (стр. 134). С каким благоговением перед русской песней, этим, по его словам, драгоценнейшим образцом народного творчества, Чайковский пишет: «Чтобы записать и гармонизировать народную русскую песню, не исказив ее, тщательно сохранив ее характерные особенности, нужно такое капитальное и всестороннее музыкальное развитие, такое глубокое знание истории искусства и вместе такое сильное дарование, каким обладает г. Балакирев. Кто, не будучи, уже не говорю талантом, но развитием и пониманием равен этому артисту, печатно объявляет себя записывателем и перелагателем на ноты народной песни, тот не уважает ни себя, ни свое искусство, ни свой народ, ни свою публику; тот святотатственною рукою оскорбляет святыню нашего народного творчества, тот теряет всякое право на звание артиста...» (стр. 308).

Итак, мы приходим к выводу, что в своей музыкально-критической деятельности Чайковский

_________

¹ Сами расхождения эти не так уж велики, как это пытались впоследствии изобразить некоторые критики, противопоставлявшие «петербургскую» школу «московской». Чайковский говорил по этому поводу в последние годы жизни: «Это деление на партии представляет какое-то странное смешение понятий, какой-то колоссальный сумбур, которому пора бы отойти в область прошлого» (см. журнал «Советская музыка», 1949, № 7).

Интересно в этом смысле сравнить музыкальные статьи Чайковского со статьями Бородина, относящимися примерно к тому же периоду. Поразительно совпадение в ряде существенных моментов критериев оценки даже в характеристике отдельных произведений.

твердо занимает передовую общественную позицию, являясь убежденным и страстным патриотом и защитником русского национального искусства. Но не все явления в русском искусстве пользуются его поддержкой. Он защищает лишь высокоидейное, содержательное, подлинно художественное русское искусство, то искусство, которое мы сейчас называем классическим и считаем своей национальной гордостью.

Занимаясь музыкальной критикой, Чайковский не мог обойти вопроса о роли и значении самой музыкальной критики. В одной из статей он так говорит о задачах, поставленных им перед собой в его музыкально-критической деятельности: «...я мнил приносить пользу моим согражданам, содействуя их музыкально-эстетическому развитию, направляя их вкус, руководя их мнением, разъясняя им достоинства и недостатки того или другого музыкального явления, подлежащего публичной оценке» (стр. 154).

Мы видим, что Чайковский весьма высоко оценивает общественное и воспитательное значение музыкальной критики. По уровню, на котором она находится, он судит о музыкальном развитии общества в целом. Вкусы публики, пишет Чайковский в первой своей статье, создаются «благодаря влиянию... установившейся на твердых эстетических началах критики» (стр. 1). Именно такой, основанной на «твердых эстетических началах», и должна быть, по мнению Чайковского, музыкальная критика¹.

От представителей «рациональной философско-музыкальной критики» Чайковский резко отграничивает «присяжных рецензентов», сообщающих публике «свои личные впечатления». Перед такими рецензентами вовсе и не стоят высокие и благородные задачи развития художественного уровня масс: «От них мы можем требовать только одного: чтобы своих, часто весьма смутных, впечатлений они не передавали читателям в форме решительных, не подтвержденных никакими доводами, приговоров» (стр. 2).

В своей критической деятельности Чайковский был далек от высказывания «личных впечатлений». У него были свои, прочные и продуманные критерии, с которыми он подходил к оценке музыкальных явлений. Но каковы они, эти критерии, и на чем они основаны?

Здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно существенным вопросом. Перед нами композитор, причем композитор гениальный и, что особенно важно, с ярко очерченной индивидуальностью, с ему лишь присущими особенностями творческого метода.

Распространяются ли творческие принципы Чайковского на его музыкально-критическую деятельность? Иными словами: требует ли он от чужой музыки того, что хотел выразить в своей? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить некоторые характерные черты творчества Чайковского и сравнить их с его критериями оценки чужих произведений.

Чайковский — один из замечательнейших психологов в русской музыке. Отображению и раскрытию глубочайших процессов внутреннего мира человека уделяет он основное внимание и в своих операх, и в симфониях, и в романсах, и в камерных инструментальных произведениях. И так велика убедительность, покоряющая правдивость, с какой он это делает, что мы ему глубоко и безусловно верим; забывая подчас, что перед нами оперные герои, мы проникаемся чувствами Ленского и Татьяны, Настасьи — Кумы, Германа и Лизы, мы ощущаем могучий прилив сил, слушая финал Пятой симфонии или интродукцию Первого фортепианного концерта, мы скорбим, точно потеряли что-то очень родное и близкое, когда слушаем финал Шестой симфонии.

Нет нужды доказывать, что именно раскрытию русской души посвящает Чайковский свои произведения. Чайковский — глубоко национальный художник, и в этом убеждают нас не только его высказывания, но, в первую очередь, созданные композитором образы, музыкальные характеры, воплотившие в себе лучшие черты русского человека. И в воспроизведении национального характера своего народа Чайковский широко опирается на народный музыкальный язык, на народную песню.

Но, может быть, самой замечательной чертой в творчестве Чайковского является та сила, с которой он выразил, как сказал Добролюбов об Островском, самые глубокие стремления своего народа, своего времени: стремление русских людей к свету, к счастью. Герой Чайковского не может мириться с той безрадостной жизнью, на которую он обречен, ему душно в окружающем его «темном царстве», и он, подобно Катерине в «Грозе», «рвется к новой жизни, хотя бы пришлось умеретьв этом порыве»². Оттого так неповторимо индивидуальна лирика Чайковского, оттого в ней так мало пассивной созерцательности и так много действенности, активности. Если мы вспомним лирические темы в симфониях Чайковского, вспомним лирические образы его опер, то заметим, что лирический образ, вначале даже безмятежно-спокойный, почти всегда проходит длительный путь развития и перерастает в драматический, остро напряженный, взволнованный. И этот драматизм, страстность, острая неудовлетворенность, стремление вперед резко отличают все творчество Чайковского в целом, являясь его ценнейшим качеством.

Таковы некоторые характерные черты творчества гениального композитора и его эстетики, как они проявились в его произведениях.

Перейдем теперь от Чайковского-композитора к Чайковскому-критику.

В течение всей своей жизни Чайковский восторженно относился к Моцарту, однако далеко не все его произведения удостаиваются высшей оценки Чайковского-критика: их заслуживают лишь оперы Моцарта и, в особенности, «Дон-Жуан». В одной из рецензий на постановку «Дон-Жуана» Чайковский пишет: «...оперы его и "Дон Жуан" в особенности преисполнены высочайших красот, полных драматической правды моментов... Но в особенности Моцарт был мастер на музы-

_________

¹ Аналогичные глубоко прогрессивные взгляды на задачи музыкальной критики высказал Серов. Замечательные деятели русской музыкальной критики были единодушны в этом важном вопросе.

² Н. А. Добролюбов, Луч света в темном царстве. То, что Чайковский не показал с такой рельефностью, как это сделал Островский, само «темное царство», ничуть не уменьшает силу и глубину протеста в его музыке.