Далеко на Востоке

(Из путевых записей)

ПЕТР КИРИЧЕК

Дальний Восток не был для меня неведомым краем. Мне довелось побывать в 1935 году в Забайкалье, затем, четыре года спустя, — на стройке города юности — Комсомольска-на-Амуре.

Теперь я вновь с душевным волнением приближался к знакомым местам. Хотелось поскорее увидеть их, посмотреть, какие перемены произошли за эти годы на Дальнем Востоке. Ведь этому краю суждено было в дни Великой Отечественной войны быть и глубоким тылом Советской Армии и ее боевым фронтом!

Незадолго до отъезда я получил письмо от одного из работников Хабаровского Горкома партии. Он писал о том, как много интересного и увлекательного ждет здесь каждого, кто хотел бы приобщиться к увлекательным послевоенным будням Дальнего Востока. «Приезжайте, — говорилось в письме. — Вы побываете у пограничников и рыбаков, у лесорубов и золотоискателей».

6 ноября 1946 года я покинул вагон и вышел на перрон хабаровского вокзала. Город выглядел ярко и нарядно — был канун 29-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Город этот как будто не претерпел военных бурь. В грозные годы сражений жизнь здесь текла сравнительно «мирно». Но как изменился Хабаровск! Трудно было узнать некоторые его улицы. Впрочем, для ознакомления с достопримечательностями Хабаровска у меня было совсем немного времени. Вечером должен был состояться торжественный концерт в Доме офицера, в котором и мне предстояло принять участие. Я решил спеть свое любимое произведение — «Песню о Сталине» (на слова А. Суркова, музыка М. Блантера). Кроме того, я захватил с собой на концерт арию князя Игоря «О дайте, дайте мне свободу» и две народные песни: «Косы русые» и «Вдоль по Питерской».

Около четверти века я пою со сцены, но всякий раз, подходя к рампе, испытываю трепетное волнение, словно какие-то сильные, горячие токи проходят между ней и зрительным залом. Я уже заранее любил свою хабаровскую аудиторию — пограничников, моряков, офицеров — людей труда и борьбы. Хотелось спеть для них как можно лучше. Аккомпаниатор занял свое место у рояля...

На просторах Родины чудесной
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полет,
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет...

Не могу сказать, что мой голос звучал в этот вечер особенно хорошо — сказались долгие дни пути. Но по окончании песни в зале гремела буря аплодисментов, — дружных, горячих, непосредственных. Так принимали хабаровцы замечательные слова о вожде народа.

На этом концерте я почувствовал, что дружба у нас С дальневосточниками будет долгая и крепкая. И, действительно, мое пребывание на Дальнем Востоке продолжалось не неделю и не месяц — около трех лет прожил я и проработал в этом крае, среди его замечательных людей.

Не буду описывать подробно несколько следующих выступлений в том же Хабаровске. Я пел для солдат и офицеров, для рабочих и ученых. Но мысли мои были уже далеко — я готовился к поездке в город юности — Комсомольск. Он запомнился мне еще в ту пору, когда стоял в лесах великой стройки. Каков сейчас этот дальневосточный форпост, созданный волею большевиков, трудами тысяч советских людей?

В 1939 году здесь не было еще не только концертных залов, но даже самого простенького кино. Концерты устраивались в красных уголках, на строительных площадках, под открытым небом, — везде и всюду, где жили и трудились созидатели этого единственного в своем роде города. И вот, семь лет спустя, я снова подъезжал к нему...

Взору открылись крутые сопки правого гористого берега Амура. Сейчас река была скована толстым льдом. Могучие увалы, глубокие пади обозначались явственно под снежным покровом. Вот тут семь лет назад комсомольцы-строители города прорубили во льдах Амура широкий канал и всю зиму сплавляли по eго руслу вековые сосны и пихты.

Поезд подошел ближе к городу, и уже можно было разглядеть то новое, что внесли годы в его облик. Справа высились здания домов отдыха, санаториев, пионерских лагерей — город как бы распростерся и на другом, прежде пустынном, береру. Сам Комсомольск-на-Амуре лежал слева, в долине. Глядя на него, с трудом верилось, что за короткий срок можно было построить среди дикой тайги огромный, красивый город. Здесь был уже великолепный Дворец культуры и прекрасный парк. Еще один Дворец культуры воздвигнут в предместье Комсомольска.

Много воды утекло со времени моего первого пребывания в Комсомольске-на-Амуре. Но казалось, что передо мною все те же молодые люди, что были здесь семь лет назад. Разумеется,

это были не сверстники строителей города, а новое поколение, продолжавшее дело своих старших товарищей и братьев. Среди них я встретил некоторых прежних знакомцев — Еремина, Шаталина и других. Конечно, они возмужали, иные даже чуть «постарели». Теперь Еремин возглавлял Исполком Горсовета депутатов трудящихся, а Шаталин работал первым секретарем Горкома партии. Но трудились они с прежним, как видно, неистребимым комсомольским огоньком.

Я побывал в гостях у строителей, рабочих, школьников. Приходилось выступать не только в клубах и Дворцах культуры: часто концерты происходили непосредственно в цехах. То были не обычные вокальные вечера. Я начинал программу с привета из Москвы, рассказывал слушателям о прошлом их чудесного города, говорил о том, как дорог он каждому советскому человеку. И это сразу же устанавливало между исполнителем и залом атмосферу теплоты и дружбы.

Больше всего бывали слушателям по душе русские и украинские народные песни, классическая музыка корифеев русского искусства. То была зима 1946‒1947 годов. Несколько месяцев назад Центральный Комитет нашей партии вынес исторические постановления о театре и литературе и потребовал от каждого из нас подлинного патриотического служения трудящимся массам. И, исполняя тщательно отобранные арии, романсы, песни, я невольно чувствовал себя не только вокалистом, но и агитатором народной музыки, глашатаем нашей передовой социалистической культуры. И это давало огромное творческое удовлетворение.

Не раз приходилось мне видеть, как глубоко и сильно воспринимается массами музыка, кош да она по-настоящему народна. Люди ждали песен, они знали их и порой вносили изменения в мой репертуар, расширяли, обогащали его. На Дальнем Востоке я впервые услышал и разучил песню:

Шуми, Амур, шуми, наш батюшка,
Таёжная река.
Гуляй, гуляй, гуляй, безбрежная,
Родная на века.
Кати волну, волну могучую,
Неси в морскую ширь,
На всю тайгу, тайгу дремучую,
Звени, наш богатырь.
Хранят, Амур, тебя отважные
И верные сыны.
Мила им травка, травка каждая
Заветной стороны.
Они за честь, за честь амурскую
Не раз ходили в бой,
За нашу волю, волю русскую,
Стояли под Москвой.
У самой Волги, Волги-матушки,
У синего Днепра
Гремело их, да их таёжное,
Гвардейское «ура».
Сама Нева, Нева-красавица
И тихий вольный Дон
Далекому тебе, товарищу
Шлют ласковый поклон.
Шуми, Амур, шуми, наш батюшка,
Таёжная река.
Гуляй, гуляй, гуляй, безбрежная,
Родная на века!

Я услышал эту песню случайно, в одном из рабочих хоровых кружков. Слова и музыка как бы раскрывали поэзию края. Но вместе с тем пс своему смыслу и значению песня была общерусской, советской. В ней звучала любовь к Амуру и Днепру, к Москве и Волге. То же можно сказать и о моих слушателях. Да, они всей силой души любили родной край. Им доставляло огромное наслаждение слушать о нем песни, стихотворения. Но так же благодарно принимал зал и произведения, написанные на народные мотивы Украины, Белоруссии, Азербайджана и Киргизии.

В Комсомольске мне посчастливилось встретить не только внимательных слушателей, но и великолепных певцов, одаренных музыкантов, прекрасных танцоров. Это не были профессиональные артисты. В рабочие часы они трудились у станков, за чертежными досками, в лабораториях. Искусство было их досугом. В ансамблях и самодеятельных кружках из сотен, если не тысяч, талантливых юношей и девушек выделялись высоко одаренные люди. И надо было видеть, как жадно тянулись они к искусству, к высотам мастерства, совершенно не собираясь, однако, порывать со своей основной профессией.

Восстанавливая в памяти время, проведенное в Хабаровске, я убеждаюсь, что посещение кружков и коллективов заняло у меня неизмеримо больше времени, чем самые концерты. И я ни разу не пожалел об этом. Я делился с молодежью всем своим нотным и текстовым «багажом», старался ответить как можно полнее на многочисленные вопросы, интересовавшие пылкую и пытливую аудиторию.

Но тут хочется сказать и несколько горьких слов по адресу тех, кто обязан заботиться о развитии художественной самодеятельности. Для меня до сих пор непонятио, почему в репертуарах, рассылаемых из областных центров, да и из Москвы, слабо представлены произведения истинно народные, созвучные думам и чувствам советских людей. Обидно мало приходит на места и литературы, необходимой для изучения музыки. В том же Комсомольске-на-Амуре, да и не только в Комсомольске, почти невозможно достать самоучителей для баяна, гитары, домры.

Совершенно недостаточно и инструментов, попадающихся разве только счастливцам. А о роялях и пианино и говорить не приходится. Они почти не доходят сюда, оседая где-то значительно западнее, пожалуй, даже Уральского хребта. Роялей и пианино в городах и поселках либо вовсе нет, либо они запущены и ветхи. Это серьезный тормоз в развитии профессионального и самодеятельного искусства периферии.

Явно устарели маршруты гастрольных поездок, разрабатываемые филармониями и эстрадными организациями. Эти маршруты просто обходят так называемую «глубину» и следуют по уже проторенным дорогам. Тут требуются коренные изменения.

Плохо и то, что на далеких окраинах все еще слишком редко можно встретить питомцев наших консерваторий и музыкальных училищ, хотя именно там они всего более необходимы. Думается, что Комитеты по делам искусств, Союзы композиторов, партийные и комсомольские организации наших музыкальных вузов должны усилить разъяснительную работу среди студенчест-